Васёк Трубачёв и его товарищи. Валентина Осеева

ракам.

      – Знаешь, Мазин, это кушанье как-то не по мне, – сознался товарищу Петя.

      – А какие еще фрикадельки тебе нужны? – ворчал Мазин, очищая котелок от вороньих перьев.

      Ложась спать, Мазин размышлял о жизни:

      «Учиться хорошо можно. В конце концов, это не такое трудное дело. Отвиливать, пожалуй, труднее».

      И он твердо решил за себя и за Русакова выдержать экзамены на «отлично». История с мелом тоже повлияла на Мазина.

      «В общем, все из-за одного лодыря вышло. Знай Петька грамматику, я бы не стащил мел. Не стащи я мел, Трубачёв не поссорился бы с Булгаковым, вот и все… А какие товарищи были Васёк и Саша! Трубачёв и сейчас за Булгакова вступился, когда я сказал, что Сашка нюни распустил… Гм… А в общем, какая это дружба! Из-за одного куска мела все вдребезги! Я бы так Петьку не бросил. Эх, жизнь!»

      Мазин был благодарен Трубачёву за помощь по географии. Бывая у Васька в доме, он сблизился с ним и привык к нему, а поэтому всю вину перекладывал на Сашу, да еще в самой глубине сердца сознавал и свою вину, которую, в свою очередь, перекладывал на Русакова и, не в силах разобраться в этой путанице, засыпая, говорил:

      – Эх, жизнь!

      Глава 25

      «Совершенно точно»

      Васёк торопился. На втором этаже школы в пионерской комнате окна были освещены.

      «Работают уже… Скорей надо! Сегодня Белкин переписывает, наверно».

      – Иван Васильевич, Митя пришел? – спросил он, пробегая мимо Грозного.

      – Нет еще… Сергей Николаевич в учительской, – сообщил Грозный.

      «Эх, а я опоздал!» – подумал Васёк и, пробежав быстро по коридору, открыл дверь в пионерскую комнату.

      Одинцов стоял посреди комнаты, держа в руках аккуратно исписанный листок. Ребята окружали его тесным кольцом. Увидев Васька, кто-то тихо сказал:

      – Трубачёв!

      Все лица повернулись к Трубачёву. Одинцов тоже обернулся и машинально спрятал за спину листок.

      Трубачёв посмотрел ему прямо в глаза. Потом медленно протянул руку:

      – Это про меня? Дай!

      Одинцов, бледный, но спокойный, передал ему листок.

      – Я не мог иначе… – сказал он.

      Васёк пробежал глазами статью. Она пестрела его фамилией.

      – Совершенно точно, – сказал он, криво усмехаясь и возвращая листок. – Совершенно точно… – повторил он и при общем молчании вышел из комнаты.

      – Трубачёв! – упавшим голосом позвал Одинцов. – Ребята! Что же вы! Остановите его!

      – Трубачёв! Трубачёв! – понеслось по коридору.

      – Митя! Где Митя? – волновались ребята.

      Саша Булгаков подошел к Одинцову и сел рядом с ним.

      – Ты не из-за меня написал? – спросил он, моргая ресницами.

      – Нет, я просто правду написал! – Одинцов поднялся. – Белкин, переписывай!

      Ребята зашевелились, задвигались, горячо обсуждая случившееся.

      Мнения разделились: одни обвиняли Одинцова и говорили, что он не должен был подводить товарища, другие защищали Одинцова.

      – Он не имел права иначе! Он поступил честно! – кричали они.

      В