Московский Бродвей. Фридрих Незнанский

поймав… Замкнутый круг получается… Никто из множества присутствующих на площадке не запомнил его лица. И даже режиссер, который видел его ближе всех.

      — Да, — сочувствующе покачал головой Симеонов, — я вас очень хорошо понимаю. Задача, конечно, не из легких. Но и вы меня должны понять. Даже если бы он оказался в поле моего зрения, ежедневно мне приходится встречаться с таким огромным количеством людей, что выделить кого-то просто нереально. К тому же видел я его только мельком. Он ведь напал из-за спины. А потом, после удара, мне было не до него…

      Бородулин вздохнул и подумал, что все, не сговариваясь, повторяют один и тот же текст.

      — Ну ладно. Скажите, Элем, а у вас есть какие-то предположения, кто мог покушаться на вас и почему? Может быть, у вас есть враги?

      — Не знаю… Понимаете, у нас, артистов, такое количество врагов и завистников… — Он огляделся, почмокал губами и спросил: — Не хотите ли выпить?

      — Можно. Что-нибудь безалкогольное.

      — Ну а я, с вашего позволения…

      Симеонов нажал кнопку изящного звонка на столике. Тотчас в комнату вошла служанка.

      — Даша, будь добра, сделай мне мартини. И для гостя…

      Он вопросительно посмотрел на Бородулина.

      — Минеральной. Похолоднее.

      Служанка исчезла и через минуту появилась снова с напитками.

      — Да, — продолжил Симеонов, — о чем я говорил?

      — О личных врагах, — напомнил Бородулин.

      — Да… Очень много врагов. И среди коллег, и среди простой публики. Это неизбежно при нашей профессии. И причем чем больше популярность, тем больше врагов. Соответственно вы можете прикинуть, какое огромное количество врагов у меня…

      Бородулин внутренне усмехнулся этому тонкому намеку певца на собственную известность, но вслух ничего не сказал.

      — Может быть, в последнее время появились новые? Или, скажем, вы получили какое-то сообщение?

      — Если бы вы знали, — махнул рукой Симеонов, — какие иногда письма приходят нам… Мне еще ничего. А вот Ане, моей жене… Это просто кошмар какой-то.

      — Бывают угрозы? — поинтересовался Бородулин.

      — Все что угодно. И угрозы, и грязные предложения, и просто ругань. Что хотите бывает. Конечно, чаще всего благодарности за искусство…

      Симеонов скромно потупил взор.

      — Очевидно, вы не читаете все письма?

      Симеонов печально улыбнулся:

      — Нет, конечно. Иначе мне придется забросить все остальные дела. В день приходит до двухсот писем.

      — А кто их читает?

      — Никто, — пожал плечами Симеонов, — мы их просто выбрасываем.

      — Интересно… А как же вы отделяете нужную почту?

      — Очень просто. Вся важная почта приходит на другой адрес. Раньше мы держали специального человека, который читал письма. Но потом отказались, так как все равно ничего интересного в этих письмах не было. Обычные восторги, много признаний в любви. И масса грязи.

      — И как часто вы выбрасываете письма?

      — Не знаю. Я этим уже давно не интересуюсь. Да это все ерунда, поверьте.

      Он театральным