Солдатами не рождаются. Константин Симонов

вдруг подумал, что есть глаза, которые дают, есть глаза, которые берут, и есть глаза, которые не пускают.

      – Не смотри на меня так, – лучше скажи, чтоб ушел. – Голос сына дрогнул. – Ты смотришь так, будто я виноват в том, что случилось с матерью… А я пришел к ней…

      – Вот что, – перебил его Серпилин. – Ты не врач и не мог заранее знать, что с ней будет. Если пришел говорить о чем-то еще… говори. А если об этом, напрасно пришел. И не реви, пожалуйста, я этого не люблю, – добавил он, увидя слезы, покатившиеся из-под заслонок.

      Сын всхлипнул, вытер глаза и попросил разрешения закурить.

      – Кури… У тебя какие?

      – «Казбек».

      – Дай и мне папиросу.

      Несколько минут оба молча курили.

      – Слушай, как ты посмотришь, – сказал сын. – Прости, что я об этом сейчас, но мы потом, наверно, долго не увидимся…

      Серпилин вопросительно взглянул на него.

      – Как ты посмотришь, если я временно, пока не получу жилья, перевезу сюда из Читы жену и дочь? Им там плохо и голодно. Я получил письмо, могу тебе показать.

      Серпилин покачал головой. Сын понял это как возражение.

      – Ты возражаешь?

      – Нет, – сказал Серпилин, – можешь не показывать, верю.

      – А как ты на это смотришь?

      – Положительно.

      – Значит, можно перевезти их? – обрадовался сын.

      – Перевози, если разрешат.

      – Да нет, с вызовом и с пропиской я все сделаю. Попрошу своего генерала, чтобы позвонил… – Сын даже махнул рукой, показывая, что для его генерала помочь в этом – плевое дело. – Только чтоб ты не был против.

      «Ты и к матери, верно, с тем же самым пришел, – подумал Серпилин. – Но почему она на тебя так закричала? Что ты ей сказал? Не с этого ведь начал. А с чего?»

      Но он не поддался ходу своих мыслей.

      – Что требуется от меня? – спросил он вместо этого. Спросил потому, что понял: требуется.

      – Две строчки, – сказал сын. – В управление тыла, что ты не возражаешь.

      – Он чуть торопливее, чем стоило бы, расстегнул предусмотрительно положенную рядом с собой на стол планшетку и вытащил блокнот.

      Серпилин поискал по комнате глазами, вспоминая, где могли стоять чернила, но сын уже вынул из планшетки красный карандаш и сказал, что можно и карандашом.

      – Какая у нее фамилия, твоя?

      – Моя, – запнувшись, сказал сын.

      – А инициалы?

      – «А», «Пе» – Анна Петровна, я сейчас покажу тебе их фотографии. – Сын полез в карман гимнастерки.

      Ничего не ответив, Серпилин, резко нажимая на карандаш, написал: «Прошу вселить на сохраняемую за мной площадь по Пироговской улице, дом 16, квартира 4, Толстикову А.П. с дочерью…»

      – Как дочь зовут?

      – Оля, – сказал сын, пододвигая по столу фотографии жены и дочери.

      «…Ольгой», – дописал Серпилин, расписался и протянул сыну записку. Потом взял со стола фотографии, коротко взглянул на них и положил обратно.

      Сын подождал несколько тягостных