Солдатами не рождаются. Константин Симонов

Серпилин. – Значит, крутится у Панкратьева».

      Он действительно знал Панкратьева, но хотя сам по себе Панкратьев был хороший человек, все равно неприятно, что сын – порученец у Панкратьева в автомобильном управлении. Устроился где полегче!

      Несколько минут опять ехали молча, потом Серпилин спросил:

      – На какие фронты ездите?

      – Больше на Западный и Калининский, а в последний раз на Северо-Западный, – радостно откликнулся сын. Молчание его угнетало. – А что?

      – Ничего, – сказал Серпилин. – Думал, ты на фронте…

      Когда доехали до дому, сын собрался вылезти вместе с Серпилиным.

      – Ты только скажи мне, что взять, я возьму, отвезу, а потом уже в загс поеду и так далее, – сказал он.

      – Нет, – ответил Серпилин, не вдаваясь в объяснения, почему «нет». – Вещи я сам отвезу.

      Он не знал, как это делается, не знал, что из вещей жены надо брать туда, в госпиталь, для похорон и что не надо, но все равно хотел делать это один, без сына.

      – Только… – начал было сын, но Серпилин прервал его:

      – Мне все ясно, повторять не надо.

      – Я только хочу сказать, чтобы ты отдал мне бумагу, она мне для загса нужна.

      Серпилин достал и отдал сыну бумагу и, не оборачиваясь, вошел в подъезд.

      «Раз служит в Москве, – тяжело подымаясь по лестнице, думал Серпилин, – почему явился к матери только теперь?»

      Он не винил сына в ее смерти – так случилось. Могло случиться иначе. Он верил словам врача, что, судя по состоянию сердца, ее жизнь уже давно висела на волоске. Но из головы не выходила неотвязная мысль: с чем же все-таки сын пришел к ней? И почему она так закричала? Она кричать не любила и не умела. Даже в ночь, когда его брали и семь часов подряд шел обыск, не сказала никому не слова, скрестила руки на груди и проходила взад-вперед по комнате с вечера до рассвета, пока не стали уводить. Но и тогда не крикнула и не зарыдала. А тут закричала. Почему?

      Он долго стучал и уже подумал, что никого нет, когда ему открыл мальчик.

      – Мамы нет, а я дрова пилил на черном ходу.

      – А когда мама вернется? – спросил Серпилин.

      Ему пришло в голову, что надо посоветоваться с соседкой, что из вещей взять туда, на похороны. С сыном советоваться не хотел, а с ней мог.

      – Наверно, скоро придет, за хлебом пошла. А что у вас? – спросил мальчик и поднял глаза на Серпилина.

      – Умерла, – сказал Серпилин и, отвернувшись к стене, снял телефонную трубку.

      Адъютант сказал, что Иван Алексеевич отдыхает.

      – Еще не приехал? – спросил Серпилин.

      – Нет, он здесь. Он, когда до утра задерживается, здесь отдыхает. Сказал, чтоб вы к одиннадцати тридцати приехали. Пропуск на вас уже заказан, – сказал адъютант. – Когда вам выслать машину?

      Серпилин попросил машину прямо теперь, повесил трубку и, повернувшись, увидел мальчика, стоявшего за его спиной с ключом в руках. Глаза у мальчика были усталые и взрослые. Так бывает с детьми – жизнь, ни с чем не считаясь, вдруг требует от них, чтобы они за несколько часов взяли и стали взрослыми,