Песни Петера Сьлядека (сборник). Генри Лайон Олди

Эй, баба, лезь наверх. И ты, корчмарь, тоже…

      Шаги. Удаляются. Издалека, глухо – лязг засова.

      – Матерь Божья, благодарю…

      – Мамка! Хацу к мамке!..

      – Иди сюда, Каролинка. Не плачь. Вот, возьми цацку.

      – А ведь эта женщина нас спасла. Если бы не она – стали бы шарить, искать…

      – Зигфрид! Слышали: сам маркграф приехал! Знать бы, что там сейчас…

      Люди смотрели на доску, словно ожидали: окно вот-вот распахнется.

      Но игра оставалась безгласна.

      Привязанный к седлу, за всадником волочился по земле растерзанный труп.

      Сквожина молча смотрела, как подпрыгивает на ухабах тело ее старшего брата Станека. В бороду набилась земля, правое плечо надрублено, глаза, удивительно ясные на залитом кровью лице, бессмысленно глядят в небо. Этого человека она ненавидела больше всего на свете. Ночами молилась о лихой смерти Станека, выгнавшего из дома родную сестру.

      Вот, услышал Господь.

      «С приданым тебя, девка! – шепнул внутри чей-то голос, очень похожий на бас корчмаря Яся. – Дождалась… Эти уедут, на кой ляд мы им сдались, а тебе, чет-нечет, и хата останется, если не пожгли, и пашня под Замлынской Гуркой, и скотина, и платьишко какое-никакое! Любка со Станеком невенчанная жила, значит, не жена она ему… Кинешь сухую кость, пущай радуется, стервь!..»

      Голос был прав.

      – Что за падаль тащишь, Гернот?

      Один из телохранителей маркграфа выступил вперед.

      – С топором, гад, кинулся! – весело крикнул всадник, останавливаясь. – Дьерек его бабу на сундуке разложил, так он за топор, падлюка…

      – Рыцарь! – расхохотался телохранитель, блестя зубами. – Драконоборец!

      И пнул мертвое тело сапогом.

      Сквожина безучастно смотрела, как глумятся над покойником. Ночами снилось: в глаза наплюю! Спляшу на могиле! Вот, довелось, спасибо доброму Боженьке…

      Довелось.

      Отойдя к коновязи, она взяла забытые там вилы. Подержала в руках, примериваясь.

      И, грузно шагнув вперед, изо всех сил ударила всадника в бок.

      – С-сука!

      Всадник, оторопев от внезапной дерзости бабы, все-таки изловчился: развернул коня, отмахнулся длинным палашом. Тяжелый клинок угодил по держаку вил, сбивая вниз и в сторону; охнул телохранитель, которому острые зубья вспахали голень.

      – Ну, тварь! Ну!..

      – Прекратить!

      Маркграф Зигфрид, выйдя из корчмы, внимательно глядел на творившееся безобразие. Взгляд майнцского властителя был приветлив и радушен. Особенно теплым он становился, касаясь Сквожины. Любящим, можно сказать. Женщина ощутила, как тело под лаской стоячих глаз Зигфрида становится мартовским сугробом: рыхлым, ноздреватым. Черная корка, под которой гниль и вода. Но вил не выпустила. Так и стояла у тела ненавистного брата: молча, держа смешные вилы на изготовку.

      Боясь охать, хромал в сторонку раненый телохранитель.

      Струйка крови пятнала его следы.

      – Когда собака кусает, карать следует хозяина, – назидательно сказал маркграф. Казалось, кроме него и Сквожины, на всей земле больше не осталось