Улисс. Джеймс Джойс

день Коронации

      Мы славно покутим!

      Веселье будет допоздна,

      И все мы покутим!

      Лучи солнца веселились над морем. Забытая никелевая чашка для бритья поблескивала на парапете. Почему я должен ее относить? Может, оставить тут на весь день, памятником забытой дружбе?

      Он подошел к ней, подержал с минуту в руках, осязая ее прохладу, чувствуя запах липкой пены с торчащим в ней помазком. Так прежде я носил кадило в Клонгоузе. Сейчас я другой и все-таки еще тот же. Опять слуга. Прислужник слуги{34}.

      В мрачном сводчатом помещении внутри башни фигура в халате бодро сновала у очага, то скрывая, то открывая желтое его пламя. Мягкий дневной свет падал двумя снопами через высокие оконца на вымощенный плитами пол, и там, где снопы встречались, плыло, медленно вращаясь, облако дыма от горящего угля и горелого жира.

      – Этак мы задохнемся, – заметил Бык Маллиган. – Хейнс, вы не откроете дверь?

      Стивен поставил бритвенную чашку на шкафчик. Долговязый человек, сидевший на подвесной койке, направился к порогу и отворил внутреннюю дверь.

      – А у вас есть ключ? – спросил голос.

      – Ключ у Дедала, – отозвался Бык Маллиган. – Черти лохматые, я уже задыхаюсь!

      Не отрывая взгляда от очага, он взревел:

      – Клинк!

      – Ключ в скважине, – сказал Стивен, подходя ближе.

      Ключ с резким скрежетом дважды повернулся в замке, и тяжелая наружная дверь впустила долгожданные свет и воздух. Хейнс остановился в дверях, глядя наружу. Стивен придвинул к столу свой чемодан, поставив его торчком, и уселся ждать. Бык Маллиган шваркнул жарево на блюдо рядом с собой. Потом отнес блюдо и большой чайник к столу, поставил и вздохнул с облегчением.

      – Ах, я вся таю, – произнес он, – как сказала свечка, когда… Но – тсс! Про это не будем. Клинк, проснись! Подавай хлеб, масло, мед. Присоединяйтесь, Хейнс. Кормежка готова. Благослови, Господи, нас и эти дары твои. Черт побери, молока нет!

      Стивен достал из шкафчика масленку, хлеб и горшочек с медом. Бык Маллиган, усевшись, вскипел внезапным негодованием.

      – Что за бардак? – возмутился он. – Я ж ей сказал – прийти в начале девятого.

      – Можно и без молока обойтись, – сказал Стивен. – В шкафчике есть лимон.

      – Да пошел ты со своими парижскими замашками! – отвечал Бык Маллиган. – Я хочу молочка из Сэндикоува.

      Хейнс, направляясь к ним от дверей, сообщил:

      – Идет ваша молочница с молоком.

      – Благодать Божия! – воскликнул Бык Маллиган, вскакивая со стула. – Присаживайтесь. Наливайте чай. Сахар в пакете. А с треклятой яичницей я больше не желаю возиться.

      Он кое-как раскромсал жарево на блюде и раскидал его по трем тарелкам, приговаривая:

      – In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti[6].

      Хейнс сел и принялся разливать чай.

      – Кладу всем по два куска, – сказал он. – Слушайте, Маллиган, какой вы крепкий завариваете!

      Бык Маллиган, нарезая хлеб щедрыми ломтями, замурлыкал умильным старушечьим голоском:

      – Как надоть мне чай заваривать, уж я так

34

О пылкой религиозности Стивена-мальчика рассказывает «Портрет»; прислужник слуги – выражение из Книги Бытия 9, 25.

6

Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.).