Противостояние. Юлиан Семенов

уж точно, – отчего-то обрадовался Журавлев, – не Семеновна, а Сергеевна.

      – Она что – подруга ваша? – спросил Костенко Журавлеву.

      – Нет. Знакомая. Раза два Миша – когда приезжал сюда с рудника погулять – приводил ее к нам.

      – Они у вас ночевали? – спросил Жуков.

      – У меня семейный дом, – ответила Журавлева, и глаза ее снова сузились.

      – У нее, значит, спали? – уточнил Жуков.

      – У нее нельзя, – ответил Журавлев, – одна комната, ребенок и мать ее первого мужа.

      – А откуда вы все о ней знаете, если видели всего два раза? – спросил Жуков.

      – Видите ли, я приезжал к ним на квартиру, когда щенилась их собачка, карликовый доберман… Тогда, кстати, Миша с нею и познакомился – он был у нас в гостях; я предложил ему съездить со мною, помочь, если придется…

      – А где Дора Сергеевна работает? – спросил Костенко.

      – Вы меня спрашиваете? – снова уточнила Журавлева.

      Костенко поднялся, сказал Жукову:

      – Пойдемте, майор, вызывайте этих свидетелей на допросы, надоело мне в игры играть… А Миша, ваш знакомый, убит, разрезан на куски, расчленен, как мы говорим профессиональным языком, и только что – сгнившим – обнаружен недалеко от аэропорта…

      – Ой, – прошептала Журавлева, – Рома, Рома, какой ужас…

      Журавлев вскочил с кресла, оббежал стол, схватил жену за руки:

      – Диночка, что с тобой?! Дать валидол?! – Он обернулся к Костенко: – У нее ж порок сердца, зачем вы так?! Смотрите, как она побелела!

      – Сами спрашивали, «что случилось», – ответил Жуков. – Завтра приходите к девяти, пропуска вам будут выписаны… Или повестку прислать?

      – Погодите же, – сказала Журавлева. – Погодите… Дайте мне успокоиться, сядьте, пожалуйста. Хорошо, что вы сказали эту страшную правду… Присядьте же, сейчас я буду все вспоминать, вам же каждая мелочь важна… Рома, принеси воды…

      Журавлев выбежал на кухню. Жуков посмотрел вопросительно на Костенко; тот опустился на стул; майор тоже сел, на скрывая неудовольствия.

      – Это было осенью, в октябре, да, в октябре, – начала рассказывать женщина, – действительно, шел мерзостный снег с дождем. Когда я вернулась из парикмахерской, Миша собирался уходить, «Нет, нет, – говорил, – я полечу, мечтаю завтра в море выкупаться, может, кто другой передаст вашим посылочку, не сердитесь».

      – В каком еще море? – спросил Жуков. – Он же в Москву летел?

      – Нет, нет, у него было два билета: Магаран – Москва, а потом Москва – Адлер, в Весьегонск он должен был заехать на обратном пути или же отправить посылку из Москвы, отсюда очень дорого, только самолетом…

      – У вас в доме телефоны провели? – спросил Костенко.

      Журавлев, вернувшись со стаканом воды, который жена его, не пригубив даже, поставила на стол, ответил:

      – На пятом этаже, в семнадцатой квартире, там заведующий овощной базой, ему протянули воздушку.

      – Позвоните по поводу Доры, – сказал Костенко Жукову, – чтобы к нашему возвращению что-нибудь было уже.

      – Сколько этой Доре лет? –