Противостояние. Юлиан Семенов

отделении не раскрылся, а он туда аккредитивы сунул, чтоб с корешками вместе не держать, так все советуют – корешки от чеков поврозь.

      – Когда у него был рейс, не помните?

      – Да вроде б ночью.

      – А чего ж он в семь уехал?

      – Ну, значит, во-первых, пойди, таксомотор поймай, а потом он в мастерскую же хотел…

      – Телефона у Григорьевых нет?

      – Они, значит, повара, на кой им?!

      – А вы у Григорьевых потом долго сидели?

      – Да нет… Высоцкого еще маленько послушали и разошлись.

      – А Саков? Он первым ушел?

      – Нет, он, значит, остался, поскольку промерз, когда таксисту помогал мотор чинить. Миша-то волновался – такси есть, а не едет… Ну а Саков помог. И остался у Григорьевых, значит, чайку с коньяком попить. А я пошла к ребенку, ночью-то не была, надо узнать, как там… А в чем дело?

      – Дело в том, что Минчакова в тот день, когда он от вас уехал, убили.

      – Ох, – женщина даже сделалась меньше ростом – так осела она на стуле. – За что ж, маленького-то, а?! Такой ведь хороший был человек, тихий… Вот судьбина проклятая, только увидишь доброе сердце – так на тебе, забивают…

      5

      С Григорьевыми работал Жуков. Сакова – заместителя начальника отдела главного технолога – разыскали только в одиннадцать часов, разбудили – он рано ложился спать, потому что на фабрику приходилось добираться сорок минут, а смена начиналась в восемь, пообещали дать справку об освобождении от работы, привезли в управление.

      Костенко тянуть не стал, начал с вопроса:

      – Вы таксиста, который Минчакова увез, помните?

      – Какого еще Минчакова? – не понял Саков.

      – С которым в прошлом году у Григорьевых встретились…

      – Ах, это такой маленький, в сером костюме?

      – Именно.

      – Как вам сказать? Конечно, много времени прошло, трудно точно ответить… Я больше в моторе ковырялся, свечи барахлили… Кряжистый мужик, лет пятидесяти, вежливый…

      – Волосы какие?

      – Не седые еще… Нос не очень большой, вроде как боксерский; в кожанке… Хотя они тут все в кожанках, это у них как униформа…

      – Номер машины запомнили?

      – Да нет же, зачем? А отчего вас все это интересует?

      – Нас это все интересует потому, что вы и Григорьев были последними, – шофер, конечно, тоже, – кто видел Минчакова живым. Он до аэродрома, видимо, не добрался, его труп нашли на полдороге, расчлененный труп…

      – Вот ужас-то! Так, погодите, погодите-ка, кольцо вроде бы у шофера было на руке… Или я с другим путаю?

      – Ну а что еще?

      – Знай, где упадешь, – соломки б подстелил…

      – По фотографии легко узнаете? – нажал Костенко.

      – Узнаю наверняка, в нем что-то такое есть…

      – Зловещее?

      – Нет, не так. Запоминающееся.

      «Про “легко” я ввернул вовремя, – удовлетворенно подумал Костенко, – я помог ему увериться в себе самом. Если бы я просто спросил: “вспомните ли”, он мог заплавать, начал бы самоедствовать и