Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2: Колхоз. Часть 2. Елена Поддубская

сохранившимся семейным фотографиям. Усадебку имел. Земельные наделы. Бережно относился к муке и хлебу. А всё почему? Потому что если он был уверен, что за день у него купят только сто пряников с имбирём, то он выпекал именно сто, а не сто десять. И то же про сайки с маком или кулебяку и расстегаи. А тут что? Вредительство, вот что я вам скажу. – Вспомнив про выпечку, Шумкин почувствовал, как урчит в животе, и сморщился. До обеда оставалось недолго. Вот только ждать эти самые последние минуты было труднее всего. К тому же Горобова, подающая команду обедать, исчезла в бараке с ректором, забыв про них. Поэтому Миша выдохнул с неприязнью, сложив руки на диафрагме: – Издевательство – вот что такое ваш колхоз.

      – Договоришься сейчас, Миха, – предупредил Галицкий, толкнув парня в бок и заставляя замолчать. И тут же увидел одобрительный кивок Стальнова и сжатые до предела губы Кирьянова.

      – Услышит твои слова кое-кто, и не то что зачёт по истории КПСС не получишь, а вообще можешь вылететь и из института, и из комсомола. Толик оглянулся. Заметив одинокую, сложенную пополам фигуру парторга на краю поля, Галицкий выдохнул воздух широкой струёй – в морозном воздухе она окутала Шумкина, как пар локомотива.

      – Не очень-то и хотелось. Лучше из комсомола, чем тут гнить, – скорчил Миша недовольное лицо, утираясь. Серьёзность слов Толика до него, похоже, не доходила. И тогда уже Стальнов зашипел с присвистом:

      – Слышь, паря! Закрыл бы ты свою коробочку. Толик дело говорит: молчи и терпи. Мы вон уже четвёртый год в колхоз ездим и ничего, брови не выпали и шкура не послезала. И ты привыкнешь.

      – Не, Вовка, четырёх раз я точно не выдержу, – простонал Шумкин, подставляя плечи под тяжёлый мешок; Галицкий в это время держал ношу снизу.

      Цыганок, мимо грядок которой ребята проходили, разогнулась и, охая, пристыдила:

      – Ты бы, Михайло Потапыч, постыдился жалиться-то! Посмотри, какие девчата выдерживают, – Света указала на их маленькую одногруппницу Воробьёву. Работая до этого с Шумкиным в паре, Лиза, пока его отправили на погрузку, примкнула третьей к Станевич и Штейнбергу и вытаскивала картошку, подкапывая мёрзлую почву небольшой палочкой. Земля, глубоко взрыхлённая накануне плугом, но прихваченная первыми ночными заморозками, к утру превращалась в слежавшиеся, смёрзшиеся, склеенные пласты, надёжно удерживающие в себе клубни. И пока почва не подтаяла, приходилось растаскивать борта борозды руками, подкапывать картофель, кто чем приспособился: или палкой, как Лиза, или острым камнем. А вытащив корнеплод, прежде чем положить в мешок, надо было хорошенько отбить от него налипшую землю. Поэтому сбор шёл медленно.

      Шумкин выдохнул, как загнанный конь, и засуетился под мешком, поворачиваясь к обидчице спиной:

      – Шла бы ты отсюда, Света – радио не надо! Нашлась тут «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».

      Штангист Попович