Сборник рассказов о странностях любви. Ирина Безуглая

недавно, прошел дождь: перила были мокрыми, а листья пальмы от влаги стали тяжелыми и отдыхали, привалившись к стене дома. Лиза стояла и слушала ночь, но и здесь в долетающем рокоте моря она уловила те же хриплые стоны фламенко. Ей казалось, что в этих звуках явно слышалась угроза, призыв то ли к смерти, то ли к отмщению за нее. Она отпрянула от перил, захлопнула застекленную дверь, повернула ключ и поспешно вернулась в комнату. Она стала переводить рычажок приемника, выбирая подходящую волну и, пройдя несколько станций, остановилась, услышав «Рапсодию в голубом» Гершвина. Как потом оказалось, на выбранной волне в любое время и почти без рекламы можно было слушать хорошую добротную музыку, отличные оркестры, певцов, – «хиты», проверенные временем. Программа так и называлась «Лучшее. XX век».

      Общаясь с Племяшкой, Гий ни словом не упоминал о своей болезни. Даже когда Ольга позвонила и высказала намерение навестить их здесь, Гий, не задумываясь, объяснил, что они отправляются в круиз, о котором давно мечтали, уже куплены билеты. Еще сказал, что летом, он прилетит в Москву, и они махнут на дачу, разведут костер и поедят шашлычков под водочку. «Свяжись с мамой Машей. Хорошо бы и она подъехала», – добавил Гошка, заканчивая разговор. Он говорил о планах на лето так спокойно и убедительно, что даже Лиза на мгновенье чуть не поверила, что все обойдется, и они, в самом деле, поедут в круиз, а потом в Москву.

      У Гия стал пропадать голос, и он уже редко брал трубку, когда высвечивал московский номер. Подходила Лиза и придумывала разное, почему дядька не подходит к телефону. Хорошо, что Племяшка не слишком часто звонила или присылала электронные послания. В любом случае, их содержание не требовало детального отчета о здоровье и самочувствии.

      Письмо. – Гий выбрал отличный дом. Я тебе его уже описала немного. Жизнь идет размеренно, как и подобает в наши годы. Мы редко теперь спорим, а помнишь, какие мы все, ты тоже, были спорщиками? Каждый стоял на своем и упирался как БТР. Знаешь, сколько мы уже знакомы с твоим дядькой? Я сегодня подсчитала – почти полвека. Ну да, такое бывает. Мы ведь вместе росли, у нас была одна компания, общие друзья-приятели. Ты, наверное, долго не могла простить нам, что мы взяли и уехали, и оставили тебя, предали. Прими мое запоздалое до ненужности «прости». Прости, прости…

      Лиза написала «прости» еще раз десять, потом встала и пошла к приемнику, сделала чуть громче звук и дослушала до конца дуэт Армстронга и Эллочки Фитцжеральд. Лиза стояла и подпевала: «Хелло, Долли, ит из ми, Долли».

      Письмо давалось с трудом. Она никак не могла, не решалась подготовить племянницу, тридцатипятилетнюю «девочку» к неизбежному. Строго говоря, Ольга не была ей родственницей. Родным ей был Гий. Так его называла Племяшка, оставив от длинного имени Георгий, последний слог. «Дядями» были чужие, другие мужчины, в том числе и многочисленные поклонники ее матери. С детства Оленька гораздо чаще находилась в доме бабушки Зины, матери Гошки. Потом в доме появилась Лиза. Мать Племяшки, Маша или «княжна Мэри», как ее называли друзья, была сводной