Холодные звезды (сборник). Сергей Лукьяненко

стимулом для разума является любовь, – ответил я. – К людям, к дому, к знаниям. К чему угодно.

      – Это одно и то же, Петя. Нашим бедным усталым мозгам выгодно верить, что мы любим и любимы. Мать любит сына, родина любит гражданина, подруга любит тебя. А на самом деле… – Данилов плюнул сквозь решетку, усмехнулся: – …это либо инстинкты, либо расчет. Обычно – смесь того и другого. Мы ведь понимаем на самом деле, что наша ценность определяется лишь способностью работать. Приносить пользу окружающим, обществу. И то, что вечно так продолжаться не может, тоже понимаем. Вот и страхуемся… любовью. От старости, от болезней, от тоски… Если бы Карел распинался в любви к человечеству, я бы взял его за шкирку и лично отнес в СКОБу. Но ему до нас нет дела. Просто стало выгодно счетчикам и людям на время объединиться.

      – Циник ты, Саша.

      – Не слышу в твоем голосе осуждения.

      Данилов покосился вверх, потом вздохнул и начал расстегивать брюки.

      – Не думай, что я спятил, – сообщил он. – У каждого свой бзик на приметы…

      – Помочиться на ракету-носитель – хорошая примета?

      – Для меня – да.

      – Смотри простынешь, – сдерживая смех, сказал я.

      – Что смешного? – мрачно спросил Данилов, застегиваясь.

      – Да нет, ничего… просто знали бы пилоты, в чем причина твоей удачливости.

      – Владимирский, например, кидает с лифта пятикопеечные монетки, – сказал Данилов. – А Киселев, когда летал, закапывал перед стартом в нос нафтизин. У тебя самого, что, нет примет?

      Я подумал секунду, потом признался:

      – Есть. Талисман. Это ведь тоже примета. Извини, Саша, я зря смеялся.

      Лифт с грохотом остановился. Данилов повернул защелку, и мы вышли на верхнюю площадку стартовой фермы.

      Здесь нас и ждали.

      Андрей Валентинович и Маша лежали на железном полу, явно перестраховываясь, чтобы их не увидели с поля. У Маши в руках, конечно же, было оружие. На этот раз не парализатор, а что-то очень внушительное, с толстым стволом и цилиндрическим прикладом. Рядом стояли сумки.

      Тоже мне партизаны.

      – Простудитесь, Андрей Валентинович, – озабоченно сказал Данилов. Подошел к люку, ведущему в шлюз «Волхва», торопливо повернул утопленный в корпус штурвальчик. – Зашли бы, здесь же нет замков!

      – Мало ли что, – вставая на четвереньки, сказала Маша. – Включился бы какой-то датчик…

      Данилов первым нырнул в люк, я помог Маше и пригибающемуся Хрумову забраться внутрь, подал сумки. Бросил последний взгляд на космодром.

      Странно. Ожидал угрызений совести или наоборот – уверенности в своей правоте.

      А в душе – ничего. Пустота.

      Глава 4

      «Буран» сконструирован так, что нормальное положение «пола» и «потолка» в нем достигается лишь при посадке. Сейчас, на старте, когда оседлавший «Энергию» корабль смотрел носом вверх, размещаться в нем было трудновато. Мы с Даниловым помогли Хрумову и Маше устроиться в креслах джамп-навигатора и бортинженера на нижней «палубе». Потребовалось минут пять, чтобы перевести кресла