Шпага д'Артаньяна, или Год спустя. Ораз Абдуразаков

запомни накрепко: если я не вернусь, после меня на этой земле останется мой друг Арамис, которого теперь зовут герцог д’Аламеда. Во всём повинуйся ему, как будто он – это я».

      – Спасибо тебе за это воспоминание, друг мой. И если хочешь, можешь называть меня д’Эрбле.

      – Что вы, монсеньёр! – испугался Планше. – Не говорите этого, а то я не стану называть вас иначе как «ваше высочество»!..

      – Но ты что-то собирался сказать. Что это за «мы»?

      – Ах, ну да, – лукаво улыбнулся Планше, – знаете, Гримо ведь тоже тут.

      – Гримо здесь, в этом доме?

      – Да, господин д’Артаньян забрал его к себе после смерти графа де Ла Фер и молодого господина Рауля. Целый год он не проронил ни слова, а теперь нас тут всего двое, и мы целые дни и ночи напролёт всё вспоминаем, вспоминаем… То есть вы понимаете: вслух вспоминаю в основном я, а наш молчун по-прежнему верен себе. Но я, между прочим, понемногу стал понимать его жесты.

      – Где же славный Гримо?

      – Я здесь, сударь, – послышался голос из тёмной глубины гостиной, и на свет вышел иссохший старик.

      Арамис протянул ему руку, а тот, схватив его ладонь обеими руками, в которых ещё чувствовалась былая сила, поцеловал её.

      – К старости лет он сделался несносным болтуном, – доверительно сообщил Арамису Планше, – порою может полминуты говорить без умолку. Но всё равно тут очень тоскливо. Хорошо, что вы приехали, монсеньёр. Отчего же вас так долго не было? Ох, простите…

      – Не извиняйся, Планше. Я и в самом деле припозднился: к сожалению, письмо д’Артаньяна дошло до меня совсем недавно.

      – Хозяин писал вам? О господи, ну да, конечно, писал! Как мне, дураку, в голову не пришло? Он, верно, написал, чтоб вы тут не забывали нас. Ведь это всё теперь – ваше.

      – Нет, Планше.

      – Ваше, ваше. И этот дом, и Брасье, и Пьерфон, и Ла-Фер, и…

      – Милый друг, – мягко прервал его Арамис, – я приехал не за этим.

      – Но не оставите же вы нас опять в одиночестве, сударь? – взмолился старик. – О, я знаю, вы не поступите так со мною и Гримо.

      – Конечно, нет, добрый мой Планше. Я и явился-то сюда для того, чтобы устроить всё согласно желанию д’Артаньяна.

      – Коли так, я спокоен: господин д’Артаньян не пожелал бы мне дурного. Ведь так, ваша светлость?

      – Несомненно, он крепко любил тебя. А теперь скажи мне: где находится портрет Генриха Четвёртого?

      – Короля Генриха? Так вы знаете о портрете, монсеньёр?

      – Д’Артаньян писал мне о нём, – уклончиво ответил герцог д’Аламеда, – кажется, кисти Монкорне?

      – Ей-богу, не знаю. А ведь хозяин, никак, не только о нём, об этом господине Монкорне, писал вам, верно, сударь? Ведь в письме и обо мне сказано, так?

      – О, разумеется, и о тебе, и о Гримо, – не сморгнув солгал Арамис, глядя на молчаливого слугу Атоса, склонившего белую голову в знак признательности, – д’Артаньян призывал меня позаботиться о вас обоих.

      – Слава богу! – с жаром вскричал растроганный Планше.

      Честный пикардиец забыл уже, как несколько минут назад герцог