Записные книжки. Петр Вяземский

отличалась необыкновенной тонкостью и вежливостью в обращении с людьми. Однажды на бале хотела она дать приказание дежурному камер-пажу и сделала знак рукой, чтобы подозвать его к себе. Но он того не заметил, а вице-канцлер Остерман вообразил, что этот знак обращен к нему. Опираясь на свою длинную трость, поспешил он подойти. Императрица встала со своих кресел, подвела его к окну и несколько времени с ним говорила. Потом, возвратившись на свое место, спросила графиню Головину, довольна ли она ее вежливостью. «Могла ли я поступить иначе? – продолжала императрица. – Я огорчила бы старика, давши ему почувствовать, что он ошибся; а теперь, сказав ему несколько слов, я оставила его в заблуждении, что я в самом деле его подзывала. Он доволен, вы довольны, а следовательно, довольна и я».

      В другой раз гофмаршал князь Барятинский ошибкой вместо девицы графини Паниной пригласил на вечер в Эрмитаж графиню Фитингоф, о которой императрица и не думала. Увидев неожиданную гостью, императрица удивилась, но не дала этого заметить, а только приказала тотчас послать приглашение графине Паниной; графиню же Фитингоф велела внести в список лиц, приглашаемых в большие эрмитажные собрания, с тем, чтобы не могла догадаться она, что на этот раз была приглашена ошибочно.

      Императрица очень любила старика Черткова. Он был неприятный и задорный игрок. Однажды, играя с ней в карты и проиграв игру, он так рассердился, что с досады бросил карты на стол. Она ни слова не сказала и, поскольку вечер уже кончился, встала, поклонилась присутствующим и ушла в свои покои. Чертков остолбенел и обмер. На другой день, в воскресенье, был обыкновенный во дворце воскресный обед. В это день обед устроили в Царскосельской колоннаде. Гофмаршал князь Барятинский вызывал лиц, которые были назначены императрицей к собственному ее столу. Несчастный Чертков прятался и стоял в углу, ни жив ни мертв. Вдруг слышит он, что подзывают и его, и сам не верит ушам своим. Когда подошел он, императрица встала, взяла Черткова за руку и прошла с ним по колоннаде, не говоря ни слова. Возвратившись к столу, сказала она ему: «Не стыдно ли вам думать, что я могла быть на вас сердита? Разве вы забыли, что между друзьями ссоры не должны оставлять по себе никаких неприятных следов?»

      Во время путешествия императрицы по Южной России она ехала в шестиместной карете. Иван Иванович Шувалов и граф Кобенцель находились с ней бессменно, а барон Сент-Элен и граф Сегюр приглашались в карету поочередно. На императрице была прекрасная шуба, покрытая бархатом. Австрийский посол похвалил ее. «Один из моих камердинеров занимается этой частью моего туалета, – сказала императрица, – он так глуп, что другой должности поручить ему не могу». Граф Сегюр, в минуту рассеяния расслышав только похвалы шубе, поспешил сказать: «Каков барин, таков и слуга». Общий взрыв смеха встретил эти слова.

      За обедом в дороге граф Кобенцель всегда сидел возле нее. В тот же день императрица шутя сказала ему, что он, вероятно, начинает скучать своей постоянной соседкой. На этот раз и на Кобенцеля нашла минута рассеяния, подобная рассеянию графа Сегюра, и он отвечал, вздыхая: «Соседей своих не