Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1. Сборник

которою дочь его может располагать для благотворительных целей. «Теперь, – сказал Тургенев, – англичанка требует, чтобы моя дочь забирала на руки худую одежду бедняков и собственноручно вычинив оную, возвращала по принадлежности».

      – И это вы считаете хорошим? – спросил Толстой.

      – Конечно; это сближает благотворительницу с насущною нуждой.

      – А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену.

      – Я вас прошу этого не говорить! – воскликнул Тургенев с раздувающимися ноздрями.

      – Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден, – отвечал Толстой.

      Не успел я крикнуть Тургеневу: «Перестаньте!», как бледный от злобы, он сказал: «Так я вас заставлю молчать оскорблением»[157]. С этим словом он вскочил из-за стола и, схватившись руками за голову, взволнованно зашагал в другую комнату. Через секунду он вернулся к нам и сказал, обращаясь к жене моей: «Ради бога извините мой безобразный поступок, в котором я глубоко раскаиваюсь». С этим вместе он снова ушел.

      Поняв полную невозможность двум бывшим приятелям оставаться вместе, я распорядился, чтобы Тургеневу запрягли его коляску, а графа обещал доставить до половины дороги к вольному ямщику Федоту, воспроизведенному впоследствии Тургеневым[158]. Насколько материально легко было отправить Тургенева, настолько трудно было отправить Толстого. Положим, в моем распоряжении была московская пролетка с дышлом; но зато ни одна из наших лошадей не хаживала в дышле. Наконец, я выхожу на крыльцо и с душевным трепетом слежу за моим сереньким верховым в паре с другим таким же неуком, как-то они вывезут гостя на проселок. О, ужас! вижу, что, проехав несколько сажен, пара, завернув головы в сторону, начинает заворачивать назад к конному двору; повернутая там снова на путь истинный, она раза с два повторяет ту же вольту и затем уже бойко отправляется рысью по дороге.

      Размышляя впоследствии о случившемся, я поневоле вспоминал меткие слова покойного Николая Николаевича Толстого, который, будучи свидетелем раздражительных споров Тургенева со Львом Николаевичем, не раз со смехом говорил: «Тургенев никак не может помириться с мыслью, что Левочка растет и уходит у него из-под опеки».

      О том, что затем психологически происходило и произошло, я до сих пор не в состоянии составить себе ясного понятия и представляю только на суд читателя все попавшие ко мне и относящиеся до этого дела письма[159]. ‹…›

      Если память моя, так верно хранящая не только события, важные по отношению к дальнейшему течению моей жизни, но даже те или другие слова, в данное время сказанные, тем не менее не удержала обстоятельств, возобновивших мои дружеские с Толстым отношения после его раздражительной приписки[160], то это только доказывает, что его гнев на меня явился крупною градиной в июле, которая должна была сама растаять, хотя предполагаю, что дело произошло не без

157

В записи С. А. Толстой со слов Толстого, Тургенев сказал: «А если вы будете так говорить, я вам дам в рожу» (Дневники Софьи Андреевны Толстой. 1860–1891. С. 45). Эти же слова повторены Толстым в объяснительном письме Тургеневу от 8 октября 1861 г. (см. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 60. C. 406).

158

В романе «Отцы и дети» (гл. XIX) есть Федот, содержатель постоялого двора.

159

Письма, хотя и написанные виновниками ссоры сгоряча, до некоторой степени проясняют суть конфликта между Тургеневым и Толстым, чуть не приведшего их к дуэли. Тургенев, прося извинения у Толстого, писал ему 27 мая 1861 г.: «… увлеченный чувством невольной неприязни, в причины которой теперь входить не место, я оскорбил Вас без всякого положительного повода с Вашей стороны… Происшедшее сегодня поутру доказало ясно, что всякие попытки сближения между такими противуположными натурами, каковы Ваша и моя – не могут повести ни к чему хорошему…» (Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28-ми томах. Т. IV. С. 247–248). Этот же довод он повторил в письме Е. Е. Ламберт от 7 июня 1861 г. (Там же. С. 256). После возражения Тургеневу в не дошедшем до нас письме Толстого, что причины ссоры – не в «противоположности натур» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 60. C. 393), Тургенев еще раз пояснял: «Скажу без фразы, что охотно бы выдержал Ваш огонь, чтобы тем загладить мое действительно безумное слово. То, что я его высказал, так далеко от привычек моей жизни, что я могу приписать это ничему иному, как раздражению, вызванному крайним и постоянным антагонизмом наших воззрений» (Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28-ми томах. Т. IV. С. 248–249). Последнее уточнение Тургенева близко к истине. Их разногласия были вызваны своеобразным взглядом каждого на жизнь, исторический прогресс, литературу (см. дневниковые записи А. В. Дружинина, воспоминания Д. В. Григоровича в наст. томе). В споре Тургенева с Толстым трудно отдать кому-либо предпочтение, ибо их размолвка так или иначе отражала противоречивые тенденции эпохи 60-х годов XIX в. (см. коммент. в кн. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. Т. I. М., 1969. С. 516–519).

Примирение Толстого с Тургеневым произошло в 1878 г. (см. Дневники Софьи Андреевны Толстой. 1860–1891. С. 47–48; Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1870 по 1881 год. М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 510–514).

160

Толстой был раздражен посредничеством Фета в своей ссоре с Тургеневым. В письме Фету от декабря 1861 г., он сделал приписку: «И прошу вас не писать ко мне больше, ибо я ваших, так же как и Тургенева, писем распечатывать не буду» (Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями. С. 243). Эта размолвка была недолгой. Вспоминая события 1861–1862 гг., Фет писал Тургеневу 12 января 1875 г.: «Необходимо припомнить, что после катастрофы с Толстым – последний энергически просил меня не упоминать Вашего имени при нем. Но зная Вас, в сущности, за хорошего человека я не поддался Толстому: он отвернулся от меня… Однажды, делая сначала вид, что не замечает меня, в театральном маскараде, Толстой вдруг подошел ко мне и сказал: «Нет, на Вас сердиться нельзя» и протянул мне руку. С той поры мы снова разговариваем с ним о Вас, без всякого раздражения» (М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб., 1909. Т. III. С. 479).