Екатерина Великая. Владычица Тавриды. София Волгина

священника. Подали на него в тот местный суд, откуда сей Гершенотович, а там мещане все, как на подбор, евреи. Им не показалось, что Гершенотович заслуживает какого-то осуждения. Можешь себе вообразить? – со смешком обратилась к Потемкину императрица.

      Фаворит слушал со вниманием, и в глазах его отразилось немалое удивление.

      – Эх, меня там не было, я б его подвесил на часик за ногу, чтоб неповадно было замахиваться на нашу веру, – молвил он, хмурясь. – Какая наглость! Где же ныне тот еврей? Молод, стар?

      – Не знаю, голубь мой, Гришенька. Кажется, не молод. Я не предприняла ничего по оному делу. Они, конечно, возмущались, что все бумаги против Гершенотовича, но я напомнила им, что согласно новым законам, решать судебные дела надо по месту жительства. Другое дело, естьли решением не довольны. Тогда пусть подают жалобу в суд в более высокую инстанцию, не правда ли, Гришенька? Не можем же мы каждый раз менять закон, в зависимости от какого-то особливого судебного дела. Закон есть закон. Таково мое мнение.

      Лицо Григория Александровича посветлело.

      – Ну, разве можно с тобой поспорить, любовь моя, умница-разумница, – он поцеловал ей руку.

      – Но, если б дело попало ко мне, – продолжил он, – круто бы решил его. Однако, без всякого сомнения, неправильно. Потому, видно, ты – императрица, а я лишь твой помощник, так сказать, секретарь. В голосе графа Потемкина слышался сарказм.

      Но Екатерина не собиралась слышать его неудовольствие в чем бы то ни было.

      Карета замедлила движение. Екатерина выглянула в окно. Быстро поцеловав его в щеку, она сказала:

      – Ну, все, Гришененок, мы уже на месте. Кирилла Григорьевич нас встречает. Скорей улыбнись, не то он подумает, что мы в ссоре.

      Потемкин, хмыкнув, вышел из кареты, подал ей руку. Разумовский, ожидавший их у входа, раскинув руки, уже направлялся к ним.

      Разодетая в пух и прах, первая модница и красавица, моложавая статс-дама, графиня Прасковья Александровна, ехала в карете следом за каретой императрицы вместе с мужем, недавно произведенным в генерал-аншефы. Красавица графиня всегда весьма заботилась о своем внешнем виде и все равно неуловимо уступала неброской, но внушающей благоговение, благородной внешности императрицы. Сей факт Прасковья примечала всякий раз и тщилась хоть как-то приблизить себя к умению держаться подобно государыне. Не отличаясь строгостью нрава, она была счастлива, что подруга ее не журит за частые увлечения и измены мужу. Она с ужасом думала, что было бы, коли на месте государыни Екатерины была бы, к примеру, Анна Иоанновна! Она вспомнила греческого купца Маруцци, имеющего торговый дом в Венеции, с кого и начались ее похождения. Ах, как он ухаживал! Жаль, что оказался скуповатым кавалером…

      Графиня мельком взглянула на породистое лицо мужа. Строг и неразговорчив ее супруг, и дети, рожденные от него, почему-то не выживают… И чего он хмурится? Разве она виновата, что муж поссорился с ее братом, известным на весь мир, Главнокомандующим