Екатерина Великая. Владычица Тавриды. София Волгина

Эрмитажа, или в любом другом месте, она бросала все и бежала скорей к нему. Она даже сделалась ночной сомнибулой, о чем наутро после того писала своему любимцу:

      «Здравствуй, миленький. Со мною зделалась великая диковинка: я стала сомнамбулой. Я во сне гуляла по саду, да приснилось мне, что хожу по каким-то палатам, изрядно прибранным. Стены наподобие золота разпестрены цветами и голубками. Тут я нашла Амвон, на котором не стоял, но лежал прекрасный человек. И на нем было надето: одежда серая, соболем опушенная. Сей человек ко мне весьма бы ласков и благодарил за мой приход, и мы с ним разговаривали о посторонних делах несколько времяни. Потом я ушла и проснулась. Знатно, это был сон, так как рак по спине ползет. А теперь я везде ищу того красавца, да его нету, а в уме моем его воображение никогда не исчезнет. Куда как он мил! Милее целого света. О, естьли б Вы могли его видеть, Вы б от него глаз не отвратили. Миленький, как ты его встретишь, поклонись ему от меня и поцалуй его. Он, право, того достоин. А может статься, что встретишься с ним, естьли встав с постели, обратишься направо и на стену взглянешь».

      Сон сей Екатерина отнесла в счет своей сумасшедшей страсти к Потемкину, нарушившей всякий ее годами установленный режим дня, и подтвердить сие ее определение поспешил следующий сон, коим она паки поделилась с любимцем:

      «Душа моя, душа моя, здравствуй. Выговором Марии Александровны изволь прочесть. A propos, я видела ее во сне, и сидела она с одной стороны, а Анна Никитишна с другой, и у них гостей было премножество, в том числе и Вы. А Александр Александрович все бегал около стола и подчевал, чего я весьма не люблю. И я на него за то все сердилась, и проснулась от сердца, и лежала в превеликом жаре, и металась после того до утра, не могла спать.

      Вот Вам разсказы. Я думаю, что жар и волнение в крови от того, что уже который вечер, сама не знаю что, по-моему, поздно очень ложусь. Все в первом часу. Я привыкла лечь в десять часов. Зделай милость, уходи ранее вперед. Право, дурно. Напиши ко мне, каков ты, миленький, и изволил ли опочивать спокойно. Люблю, а писать недосуг, да и нечего».

      Потемкин читал и улыбался: нет, он давно не видел свою сударушку во сне. Прошли те времена, когда он бредил ею, и она снилась ему чуть ли не каждую ночь. Теперь вот ей снятся таковые сны. Пришло ее время. Потемкин покружил по комнате, взглянул на себя в зеркало, нахмурился, взглянул на часы: уже семь часов пополудни. Что ж, раз раньше надобно уходить, самое время наведаться к ней сей час. Торопливо сбросив с себя мундир, переодевшись в мягкий зеленый турецкий халат, надев на босы ноги легкие туфли, еще раз взглянув на себя в зеркало, он вышел.

      Екатерина, сидя на постели с Томасом на коленях, разговаривала со своим секретарем, Сергеем Матвеевичем Козьминым. Увидев князя, статс-секретарь, кланяясь, согнулся в три погибели и живо исчез за дверью. Томас, спрыгнув с колен императрицы, подбежал к Григорию. Подхватив его, Потемкин приблизился к улыбающейся Екатерине.

      – Ты сегодни совсем рано. Я и не ожидала тебя, свет мой очей моих, – проговорила