Дневники. Зинаида Гиппиус

Вечером, перед ее отъездом (она у нас ночевала), приехал Керенский.

      С того весеннего знакомства, когда мы взяли Керенского в автомобиль и похитили на «Зеленое кольцо», – Керенский с К. уже много видались, и в Москве, где она жила, и здесь.

      Керенский приехал поздно, с какого-то собрания, почти без голоса (и вообще-то он больной). Мы сидели вчетвером (Дмитрий уже лег спать). Я отпаивала Керенского бутылкой какого-то завалящего вина.

      Сразу образовались две партии, а бедная К. сделалась объектом, за который они боролись.

      К. едет «туда»[22]… что она скажет «призывистам» о здешнем. (Писем ведь везти нельзя.)

      Я, конечно, соединилась с Керенским, на другой стороне был вечный противник – Д.В.Философов, один из «приемлющих» войну, один из желающих помогать войне все равно с кем. Я уважаю его страдание, но я боюсь его покорной слепоты…

      Мы спорили, наперерыв стараясь, чтобы К. поняла и передала обе точки зрения, – но, в конце концов, мы же ее окончательно запутали.

      Господи, да и как передать сознательное ощущение волоска, на котором все висит. Сознательное, но недоказуемое. Видишь – а другой не видит. А издали, как ни расписывай, и самый зрячий не увидит. Ничего. О нашем, русском, внутреннем военном положении…

      Споры только сбивают с толку. Замечательная русская черта: непонимание точности, слепота ко всякой мере. Если я не «жажду победы» – значит, я «жажду поражения». Малейшая общая критика «побединцев», просто разбор положения – повергает в ярость, и все кончается одним: если ты не националист – значит, ты за Германию. Или открыто будь «пораженцем» и садись в тюрьму, как чертова там Роза Люксембург села, – или закрой глаза и кричи «ура», без рассуждений.

      То «или-или» – какого в жизни не бывает.

      Да я сейчас даже именно войной занята и не решением принципиальных вопросов, нет: близким, узким, сейчасной Россией (при войне). Какая-то чреватость в воздухе; ведь нельзя же только – ждать!

      27 февраля

      Кажется, скоро я свою запись прекращу. Не ко времени. Нельзя дома держать. Сыщики не отходят от нашего подъезда.

      И скоро я – который раз!

      Сберу бумажные завалы

      И отвезу – который раз!

      Чтоб спрятали их генералы.

      Право, придется все сбирать, и мои многочисленные стихи, и эту запись (о, первым делом!), и всякую, самую частную литературу. У родственных Д.В. генералов вернее сбережется.

      Следят, конечно, не за нами… Хотя теперь следят за всеми. А если найдут о Грише непочтительное…

      Хотела бы я знать, как может понять нормальный англичанин вот это чувство слежения за твоими мыслями, когда у него этого опыта не было, и у отца, и у деда его не было?

      Не поймет. А я вот чувствую глаза за спиной, и даже сейчас (хотя знаю, что сейчас реально глаз нет, а завтра это будет запечатано до лучших времен и увезено из дома), – я все-таки не свободна, и не пишу все, что думаю.

      Нет, не испытав —

      ….

      (На случайном листке)

      Июль

22

В Париж.