Постклассическая онтология права. Коллектив авторов

дискурс отличается рядом особенностей в своей организации: репрезентация связывается с избранными субъектами и определяется статусом; доминируют односторонние правила ведения дискурса; происходит внешнее распределение «обязанностей»: разрешения и запреты («кому» и «что» можно делать и говорить) обеспечиваются институциональным принуждением; дискурсивное общение привязано к власти, подчинено ей и контролируемо.[470] В своих работах М.Фуко убеждает нас в том, что материальным актом таких отношений неизменно выступает языковой акт. Язык является не просто точкой зрения или формулировкой права, но и мощным рычагом воздействия на отношения людей. Дискурс означает укрепленный и отрегулированный язык, что делает наглядным такие феномены как создание моделей или сериализация действий.[471] Современная правовая культура основана на бинарном механизме создания правил и их оценки, что неизбежно отводит человеку лишь второстепенную роль.

      Главный результат правового дискурса – диспозитивность права. Диспозитивность образует сеть предложений, с помощью языковых и материальных средств, оформляющих принуждение[472]. Основой диспозитивности права выступает структура языка, которая строится на основе двух элементов – «правила поведения» и «наказания». Такое строение права достигается использованием особого синтаксиса языка, построенного на основе функциональных операторов. В их числе, выделяется оператор «если <..> то», который лежит в основе структуры нормы, и характеризуется способностью предпосылать и вводить условия, за пределами которых не признаются другие альтернативы. Как подчеркивает немецкий юрист Т. Зайберт, диспозитивность права стала результатом развития стратегии языка, которая закрепила монополию на средства «распоряжения» человеком[473]. Поскольку в XVIII веке критерием оценки действия и вынесения судебного решения выступала принадлежность к сословию, это препятствовало вмешательству в этот процесс государства. Благодаря связи дискурса и практики, в праве оказались соединены гетерогенные элементы регулирования (административные меры, карательные учреждения, научные аргументы, философские и этические сентенции). С помощью диспозитивности суждений, наказание получило оформление в качестве правового института[474].

      Дискурс права закрепляет «семантическое дирижирование» правовым языком, выделяя производителя и реципиента правовой семантики. Дискурс права способствует также тому, что закрепляется влияние на предмет права. Кодирование придает действиям и событиям особое, правовое, значение, поскольку оценка производится в системе двоичного кода. Через бинарность права закладывается противостояние сторон. Так в уголовном процессе роль обвиняемого создает психологическое давление, препятствуя добровольному признанию вины. Поэтому сторона обвинения должна доказывать его виновность, а концентрация интереса на мотивации действий обвиняемого

470

Foucault M. Die Ordnung des Diskurses. Frankfurt/M, 1977. S. 5.

471

Foucault M. Die Ordnung des Diskurses. Frankfurt/M, 1977. S.8 ff.

472

См.: Foucault M. Überwachen und Strafen. Die Geburt des Gefängnisses. Frankfurt, 1976.

473

Seibert Th.-M. Zeichen – Prozesse. Grenzgänge zur Semiotik des Rechts. Berlin, Duncker &Humbolt, 1996. 204s. S. 81ff.

474

Силу диспозиции поддерживает «фиктивный текст», который формирует образ картины преступления. То, что преступник совершает, не только мотивируется, но и юридически конструируется. В аспекте диспозитивности суждений, обвиняемый рассматривается как объект, а суд как адресат правовых значений. Диспозиция делает референтом лицо, которое совершает преступление. Благодаря этому, преступление не просто обозначается, но и «добавляется» к субъекту. Таким образом, обвиняемый превращается в референциальный объект текста: суд относится к субъекту обвинения как к тому, кто «действовал», и поскольку он «действовал», должен быть осужден.