Говорящие памятники. Книга II. Проклятие. Филимон Сергеев

в большом смятенье,

      Сердце молотом стучит!

      Мне не надо сайдинг-банков,

      Прочь офшоры-кобели!

      «Хаммер» закрути в баранку,

      Пылью сделай все рубли!

      Но чтоб вновь на белом свете

      Ожила рассудка кровь!

      Эхо, знаешь, я в ответе

      За Отчизну, за Любовь.

      Эхо слушало, вздыхало

      И рыдало по ночам,

      Эхо думало, молчало

      И грозило сволочам.

      Умер я… в плену, в оковах

      На груди святой души,

      А потом вдруг ожил снова.

      Слышу шёпот: «Не спеши…»

      Мне шептало эхо тихо:

      – Странник, я тебя люблю,

      Я, как мастер, как портниха,

      Саван золотой сошью.

      Будешь нежиться, как в сказке,

      Грешник, не умри совсем!

      Где восторг души, где ласка,

      Где дыхание богем?!

      Ожил я в беду иль в счастье,

      Эхо оживило вновь.

      – Прочь страданья, прочь ненастья!

      Я воскрес! Но где любовь?!

      И опять печаль, тревога

      Защемили сердце, грудь:

      – Эхо, сжалься ради Бога,

      Сделай, сделай что-нибудь!

      Пусть начнётся жизнь сначала.

      Вера будет и тепло…

      Ты не раз меня спасало,

      Душу нежило и жгло…

      Дай простор мне, дай молитву,

      Клятву дай и чудеса…

      Вера в счастье не забыта!

      Пашни, воды и леса

      Любим мы, а это значит

      Дух России, страшный пир

      Мы разучимся дурачить

      И построим новый мир.

      Эхо слушало, вздыхало

      И рыдало по ночам,

      Эхо думало, молчало

      И грозило сволочам.

      И опять на белом свете

      Слышал я и стон, и крик…

      Эхо превращалось в ветер, —

      Исцеляющий родник.

      Вновь осенними ночами

      Нам дарило радость, свет

      И с молитвами, свечами

      Стих слагало, как поэт.

      Анюта не могла сдержать слёз. У неё словно остановилось дыхание. Губы её плотно сжались, брови напряглись в какой-то жуткой растерянности. Она то ли плакала от радости, то ли смеялась от печали и нежности, и вдруг с точностью стенографа повторила слова своего любимого:

      Мне не надо сайдинг-банков,

      Прочь офшоры-кобели!

      «Хаммер», закрути в баранку,

      Пылью сделай все рубли!

      – Браво, браво, дорогой мой поэт!.. – она опять то ли заплакала, то ли засмеялась. – Но этого никогда не будет! Материя торжествует, а дух страдания, любовь к милосердию, к женщине так и останутся невостребованной, незавершённой, безответной любовью. И если, не дай бог, что-то случится с нашей грешной планетой, то первыми её покинут жирные, плохо соображающие коты вроде нашего кастрированного Барсика, не учёные, не космические следопыты, не гении, а властвующее бездарное звено, пустоеды, злодеи.

      Анюта была счастлива. Наконец-то поэт заговорил о конкретной печальной любви, не безумно плотской, как с энгельбардовскими мумиями, после которых он обычно отворачивался, словно без особого удовольствия заканчивая необходимый обряд мужской страсти. Молчал и думал, думал и молчал.

      «Любовниц