Волчья лощина. Лорен Уолк

убийством, – и вдруг Тоби буквально вырос между мной и Бетти. И зарычал на неё, как цепной пёс. Что он делал, я не видела. Бетти он от меня закрыл. Передо мной была широкая спина в клеёнчатом плаще. Слов я тоже не разбирала – одно рычание. Ужасное и грозное.

      Наконец Тоби обернулся ко мне. Молча помог встать. Поднял мертвую перепёлочку. В его обезображенной руке птица казалась крошечной и удивительно красивой. Тоби перевёл дыхание, встряхнулся и зашагал вверх по тропе, прочь из Волчьей лощины.

      С момента, когда убежали мои братья, и до ухода Тоби прошло не больше минуты. Бетти так и лежала в зарослях, тараща глаза, ухмыляясь. Нет слов описать моё потрясение.

      – Зачем ты убила перепёлку? Ты что, совсем того? Совсем?!

      – Он у меня птицу отобрал, – пробурчала Бетти. – Сказал, ещё к тебе полезу – покажет, где раки зимуют.

      Вы, наверно, думаете – нельзя в таких обстоятельствах радоваться? А я вот радовалась. Самую чуточку, но радовалась. Похоже, решила я, и на Бетти управа нашлась.

      – Полоумный, – бурчала Бетти, пытаясь подняться на ноги. У неё никак не получалось, потому что она заодно ещё и платье отряхивала, и выбирала сор из волос. – Псих. Вонючка.

      Определённо, Бетти не понимала, что барахтается в зарослях ядовитого плюща. А я её просвещать не собиралась. Если ждёт меня адское пламя – что ж, так тому и быть.

      – Какая ты гадкая! – крикнула я. – Нет в тебе ничего хорошего, одна только злоба.

      Бетти расхохоталась:

      – Да меня бабуля учила шеи им сворачивать! Мы вчера на ужин цыплёнка ели с толчёной картошкой и соусом! Все так делают, ничего тут нету плохого. А если есть – значит, и бабуля моя плохая, да и твоя мамаша тоже.

      Я покачала головой:

      – Цыплят нарочно разводят, для еды. Перепёлки – другое дело. Ты сама знаешь, и нечего прикидываться.

      Я так сказала – и засомневалась: точно ли Бетти понимает разницу? Так я её и оставила – в плюще. Всю дорогу к школе молилась: хоть бы завтра Бетти покрыли волдыри, хоть бы она проснулась вся в коросте. Хоть бы лицо ей испещрили фурункулы и струпья. И пусть останутся шрамы – чем глубже, тем лучше. Пусть руки, задушившие бедную перепёлочку, навсегда будут обезображены этим деянием. Не стыдно желать такого убийце, ничуть не стыдно.

      Уже к большой перемене Бетти начала почёсывать шею. К концу занятий на щеке у неё выступила сыпь. А я, вернувшись домой, не застала маму. Оказалось, она возле ручья рвёт бальзамин.

      – Мама, зачем он тебе? – крикнула я с крыльца.

      Она не ответила, только махнула: дескать, давай, помогай. Я побежала через огород к роднику, питавшему наш ручей.

      Случись хоть один заморозок, от бальзаминовых зарослей осталась бы только негодная слизь. Но осень выдалась тёплая, и коленчатые стебли щеголяли почти летней свежестью. Ярко-жёлтые цветы давно превратились в прозрачные семенные коробочки, те полопались, семена рассыпались – зато листьев хватало.

      В маминой корзинке уже была целая охапка стеблей, а мама всё рвала бальзамин.

      – Держи-ка,