Ракалия. Филипп Андреевич Хорват

но так никого и не нашла – только мошкара приплясывала вокруг, будто издеваясь, радуясь её неудаче.

      С досады кукушка кинулась сквозь лес напрямую, держась ближе к земле, перебирая кончиками крыльев по задиристым кустам с тяжкими гроздьями плодов, орехов и ягод, раздирая паутину и сшибая разлапистую поросль в зарослях. И бултыхнулась, наконец, на берег, в освежающий плеск припрятанной камышами заводи.

      Только тут, на плавучем островке из палок и соломы, укутала её уютная, обволакивающая ленью нега, в которой приятно было томиться. Вокруг шелестели шорохи высаженных в воду ломких стеблей, повыше переливались сквозь мушиный гуд щеглы, робко и осторожно пробурчал вдали громовой перекат медленно ползущей тучи: пожалуй, о такой идиллии давным уже давно грезила обыкновенная часовая кукушка.

      Между тем островок, подхваченный слабым перекатом волны, вырвался из камышей и потёк по ручью.

      В полудрёме на противоположном берегу начали проступать диковинные картины. Выскочила из кустов седая кошка, скользившая в высокой траве бледным игривым пятном до разлапистой ивы, растворявшейся за поворотом долго-долго. Потом выкатился из невидимой норы заячий ком, тут же, впрочем, взорвавшийся брызгами у большого камня и всплывший уже хищной хвостатой рыбиной только затем, чтобы сорваться из ручья и взлететь не пойми кем в настигающую хмурость тучи. Из воды то и дело вырастали сухие щупальца, с нанизанными кое-где зелёной опушкой листьев, – они двигались, колыхались, изворачивались то ли от ветра, то ли просто разминаясь…

      Так и плыли мимо кукушки всякие чудеса, пока догонявшая солнце туча не сгустила всё мрачноватыми красками. В предгрозовой хмурости проступили внезапно на берегу очертания разбитой какой-то и замусоренной набережной, один вид которой разжалобил на печальные стоны вырвавшихся из ниоткуда чаек.

      Сам ручей расступился, и с одной стороны обмяк вдаль бескрайним морем, – туманным, хмурым, совсем не летним. Кукушкино гнездо ткнулось в скалистую форму уродливой каменистой пятерни, да так и застыло, приподнимаясь и опускаясь только под наплывающими волнами.

      Напротив, на берегу, щербатым кривым амфитеатром спускалась к воде бетонная лестница. Где появилась безумная троица, – патлатые парни с бутылками в руках и гитарой.

      Ребята довольно шумные: с матерком настроились пить и под это дело петь. Песня, правда, получалось у одного, но и то, скорее, наброски песни – невесело, тоску нагоняющей. Если вслушиваться, то мелькали слова «солнце», «огонь», «ладонь» да «кулак» – вроде и сильные слова, грозные, но при сумрачности певца выдававшие его слабость, неуверенность, беспокойство.

      Очень быстро все трое примолкли. Только курили, хищно потягивая из бутылок, смотрели в разные стороны и думали о своём. Гитара, бренькнув, спустилась под ноги певцу, а сверху застрочили первые, тяжёлые капли.

      В туче громыхнуло, очертив сидевших на берегу вспышкой молнии, и дождь полил сильнее. Один из парней заозирался, отмахиваясь рукой с дымящейся сигаретой от невидимых капель:

      – Зарядило…

      Второй