Суд праведный. Леонид Шувалов

скажи, девонька, кто ж энто над тобой исделал?

      – Кунгуров… – наконец смогла выговорить Татьяна.

      – Андрюха?! – процедил Анисим, сообразив, что делает дочери больно, и ослабляя хватку.

      Татьяна мотнула распущенными волосами.

      – Нет! – и, крупно вздрогнув всем телом, выдохнула: – Старый Кунгуров…

      – Василий Христофорович? – ойкнув, даже присел от неожиданности Ёлкин. – Хосподи…

      Анисим зарычал:

      – Где он?!

      – Убёг… – едва слышно проговорила Татьяна. – Вас увидал и убёг…

      Анисим отбросил дочь, через сугроб скакнул к пряслу, рывком выдрал из мерзлой земли тяжелый березовый кол и широкой рысью кинулся к дому Кунгурова.

      – Иди до хаты, девонька, застынешь, – причитал Терентий, помогая Татьяне подняться.

      И когда она, сгорбившись, побрела по тропинке, бросился догонять приятеля. Тот, вылетев из переулка, на мгновение замер, словно забыл, в какую сторону надо бежать, потом поудобнее перехватил кол и припустил вдоль улицы. Оказавшись возле кунгуровского двора, с размаху толкнулся в высокую калитку широких тесовых ворот, но она не подалась, а за забором хрипло и злобно забрехал кобель. Все так же молча Анисим разбежался и плечом врезался в толстые доски. Послышался треск сломавшегося засова. Во дворе на Анисима бросился лохматый, брызжущий слюной волкодав, выменянный Кунгуровым в прошлом году на Каинской ярмарке за пуд масла. Не останавливаясь, коротким ударом Анисим ткнул кол в разъяренную пасть, и пес, взвыв, покатился по земле, раскидывая лапами рассыпанную по утоптанному снегу солому. Выбив плечом дверь в сенях, затем другую – в избу, Анисим ворвался к Кунгуровым.

      Вид у него был столь страшен, что Евдокия Евлампиевна, жена хозяина, толстая рябая старуха, открыла рот и выронила глиняную миску с квашеной капустой. Миска разлетелась на части, осколки покатились по скобленым половицам. Анисим шагнул на середину кухни и рявкнул:

      – Где?!

      Не сводя с него остановившегося взгляда, старуха попятилась, но Анисим резко схватил ее за руку.

      – Где мужик?!

      – Ты чё?! Ты чё?! – пытаясь вырваться, пришибленно забормотала старуха, но, увидев побелевшие глаза незваного гостя, тоненько заверещала: – И-и-и… Убивають… И-и-и…

      Анисим выпустил ее, и Евдокия Евлампиевна безвольно рухнула на лавку, причитая и мелко-мелко крестясь, забилась в самый далекий угол.

      Продолжая сжимать в руке кол, Белов резко отдернул занавеску на печи. В полутьме широко округлились несколько пар детских глаз. Анисим кинулся в комнату, где на высокой «варшавской» кровати не один уже год лежала разбитая параличом древняя старуха – мать Кунгурова. Мазнув взглядом по перекошенному в ядовитой ухмылке неподвижному лицу, Анисим шурнул колом под кроватью, коротко выругался и, вернувшись в кухню, снова надвинулся на Евдокию Евлампиевну:

      – Где мужик?!

      – Ни-и-и… зна-а-ю-ю… – икнув от испуга, с новой силой взывала женщина, закрываясь от гостя дрожащими руками. – Не-е-ту…

      В подполье тоже оказалось пусто. Грохнув крышкой, Белов