Суд праведный. Леонид Шувалов

полюбопытствовать, на чем зиждется ваша уверенность, уважаемый Маркел Ипатьевич?

      Зыков в свою очередь воззрился на Симантовского. Немного подумав, рассудительно проговорил:

      – Видал я этих япошек, когда за грузом в Маньчжурию ходил. Мелкий народец. Куда им супротив нашего мужика? Не выдюжат. Занепременно побьем.

      – Глас народа! – одобрительно проговорил пристав. – С таким мужиком не только японца одолеем!

      Учитель, сразу утратив к Зыкову всякий интерес, потянулся за графинчиком с водкой. Ни к кому не обращаясь, пробормотал:

      – Мужик мужику рознь…

      – Одолеем! – согласно кивнул священник. – Надо бы молебен отслужить. Во славу оружия русского и для поднятия духа народного.

      – Дело говорите, Фока Феофанович, – поддержал его Збитнев. – Дух поднимать надо. А то урядник третьего дня доносил, мужики в кабаке нехорошие разговоры ведут.

      Он покосился на Маркела Ипатьевича, и тот, будто чувствуя себя виноватым, втянул голову в плечи:

      – Так то ж, ваше благородие, Платон Архипыч, не старожильцы разговоры ведут, а лапотоны расейские, голь переселенческая. Понабрались заразы в Расее и тут ее распушают…

      – Это кто же рот открывает? – как бы между прочим поинтересовался пристав.

      – Да курские… – махнул рукой Зыков. – Аниська Белов, к примеру, али Игнашка Вихров с Васькой Птициным…

      Взгляд пристава потяжелел:

      – Ты, Маркел Ипатьевич, соберись-ка с Мануйловым да другими старичками, потолкуйте об этом хорошенько. Пресекать надо смуту. Не дай бог, разведете у нас социалистов да бунтовщиков.

      Ощутив в голосе станового скрытую угрозу, Зыков напыжился:

      – Нешто мы без понятия, ваше благородие? Основательным домохозяевам от энтих смутьянов урон один.

      – Урон? – слегка оживился Симантовский. – Мне казалось, напротив. Насколько я знаю местные нравы, нынче вы платите мужику, который на вас батрачит, семьдесят одну копейку в день, бабам – сорок восемь, а подросткам и того меньше – тридцать две. Да и расчетец при уходе весьма своеобразный производите. За харчи – долой, за одежонку – долой. Вот и уходит мужик от вас по осени почти при собственном интересе… Только переселенцы на таких условиях и работают. А раньше-то батрак вам больше целкового стоил, самим горбатиться приходилось. Не так разве?

      Зыков обиженно насупился, покраснел. Однако спорить с учителем не стал, проговорил веско:

      – На крепком мужике империя держится, Расея…

      – Ого! – не без иронии восхитился Симантовский. – Весьма верное суждение!

      Пристав, внимательно слушавший учителя, тяжеловато прищурился:

      – Да вы, Николай Николаевич, политэконом. Произведения Маркса, должно, почитывали…

      – И Маркса почитывал, – усмехнулся Симантовский, задиристо выпячивая узкую грудь.

      Отец Фока примирительно поднял руки:

      – Будет вам, господа! Все от лукавого…

      – Не скажите, Фока Феофанович,