Сестра! Сестра?. Сью Фортин

если он причинил нам столько боли – в первую очередь маме? Его поступок непростителен.

      Отец одурачил всех. Такой уж он был: подлый, злой и черствый. Но что толку теперь терзаться? Нам пришло письмо от Элис, и это – чудо из чудес! Неважно, что сделал отец в прошлом; важно лишь наше будущее.

      Я смотрю на маму. Глаза ее блестят от слез. Ком у меня в горле разрастается еще больше, я в два шага пересекаю комнату и падаю на колени перед мамой, обнимаю ее. Слезы бегут ручьем; двадцать лет нестерпимой муки выплескиваются из нас, точно цунами.

      – Клэр, она вернулась, – рыдает мама мне в волосы. – Она будет с нами.

      Не знаю, сколько мы вот так цепляемся друг за друга, но я наконец поднимаю голову. Улыбаюсь маме, она улыбается в ответ. Обнимает ладонями мое лицо, прижимает лоб ко лбу.

      – Моя мечта сбылась…

      – Да, мама, да, – шепчу я. – Элис нас нашла. Сколько лет поисков, сколько горя, а теперь она сама нас нашла.

      Мама выпрямляет спину, я встаю с пола и усаживаюсь рядом на диван. Мама забирает у меня письмо, разглаживает – мы помяли его во время объятий.

      – Кендрик. – Она грустно качает головой. – Если б мы только знали…

      – Не надо сожалений, мама. Прошлого не изменить. Настоящее важнее.

      – Да-да, ты права. Мне просто нужно время, чтобы переварить новости. Ты ведь прочла об отце?

      – Прочла. Он умер.

      Я пожимаю плечами. Я не ощущаю привязанности к человеку, о котором пишет Элис. Помню лишь свой страх перед ним, помню жуткий раскатистый голос, но самого Патрика Кеннеди я не знаю. Не умею горевать о чужих людях. Я не страдала из-за его ухода, страдала лишь из-за Элис. Мой так называемый отец никогда не был для меня живым. Может, потому-то я с такой готовностью привязалась к Леонарду, он как раз отвечал моим представлениям о настоящем отце.

      Остаток утра мы обсуждаем ответ Элис. Нам обеим не терпится рассказать, как мы думали о ней, как мечтали найти, как сильно мы ее любим. Не перестаем любить уже двадцать лет.

      – Я набросаю черновик, – предлагает мама. – Покажу тебе. А ты добавишь что-нибудь от себя.

      – Хорошо. Я пока подумаю.

      Мама уже отошла от шока, ей хорошо, и я со спокойной душой уезжаю в контору. Я впервые не могу отделить личную жизнь от работы, и мысли мои весь день возвращаются к Элис и к письму. Хорошо, что секретарь у меня отличный – я пишу в юридическом документе не те имена и делаю неверные отсылки. А это важное бракоразводное дело, но Сэнди, слава богу, замечает обе ошибки.

      – Твоя рассеянность неудивительна, – в конце дня говорит Том по дороге к стоянке. – Я сам ни о чем другом думать не могу.

      – Серьезно?

      – Серьезно. Поиски Элис, тоска о ней стали важной частью твоей жизни. Автоматически – и моей тоже.

      Я удивлена. Да, пожалуй, так оно и есть. Никогда об этом не задумывалась.

      – Я зациклилась? – спрашиваю.

      Том поджимает губы, размышляет.

      – Я бы не сказал, что зациклилась. Скорее – сроднилась,