Сестра! Сестра?. Сью Фортин

телефон – внутренний.

      – Да, Нина. Да, она здесь. – Том смотрит на меня, слушает. Его лицо становится серьезным. – Хорошо, спасибо… Привет, Люк, это Том. Передаю трубку.

      Люк никогда не звонит мне на работу. По правилам – только в экстренных случаях.

      Я хватаю телефон:

      – Люк, что случилось? Девочки?

      – С девочками все хорошо.

      В его голосе я улавливаю тревогу и напрягаюсь.

      – С мамой тоже, – отвечает Люк, опережая мой вопрос. – Ничего плохого не произошло…

      – А что тогда?

      – У нее небольшой шок. Приезжай домой.

      – Шок? В смысле?

      Я смотрю на Тома, будто он может чем-то помочь. Том кивает на телефон:

      – Хочешь, я с ним поговорю?

      Я мотаю головой.

      – Тут такое дело, малыш, – слышу я в трубке. – Мама получила письмо. – Люк умолкает, я мысленно вижу, как он переминается с ноги на ногу. Напряжение ощутимо даже на расстоянии. – Письмо… от Элис.

      – Элис? – задыхаюсь я.

      – Ага, Элис.

      – Элис – то есть от моей сестры Элис?

      – Похоже на то.

      – Черт! – Вскакиваю, ноги ватные, и я вынуждена опереться о спинку стула. – Сейчас приеду.

      Глава 3

      Дорогая Марион!

      Мое послание наверняка очень тебя удивило и даже потрясло. Написать я решилась не сразу. Я начинала письмо сотню раз, потом все черкала и начинала снова. Ну правда – что сказать маме, которую ты не видела двадцать лет? Не уверена, правильно ли я сделала, но не написать мне показалось неправильным.

      Ты спросишь, почему я столько лет молчала. Дело в том, что у меня не было твоего адреса, а узнать его у отца я не смела. Я почему-то с раннего детства поняла, что об этом спрашивать нельзя. Я приехала в Америку совсем малышкой, и об Англии у меня сохранились лишь обрывочные воспоминания. Но те, что сохранились, я берегу, как сокровище.

      Помню, как мы с тобой пекли пирожные с масляным кремом и разноцветной посыпкой; как я потом вылизывала миску после крема. Как мне читали сказки на ночь; я обожала историю про кота, который не любил рыбу. Ясно помню, как меня катали на качелях, а я визжала от радости и просила – выше, выше. Я хотела достать ногами до облаков, представляла их мягкими и воздушными, как зефир.

      Помню твою улыбку, чудесную улыбку. В моих воспоминаниях ты много смеешься и всегда носишь розовую помаду. Не яркую и сочную, а бледно-розовую; она блестела, когда ты разговаривала. Если мы с Клэр устраивали игру в переодевания, ты разрешала нам накраситься своей помадой. Я складывала губы буквой «о» – копировала тебя.

      Я старательно цеплялась за эти воспоминания, они так много для меня значили. Отец не любил разговоров о прошлом; время шло, оно все сильнее отдаляло меня от Англии и делало то же самое с моей памятью. Не знаю, когда именно мысли об Англии перестали посещать меня каждую ночь, когда дни между этими мыслями растянулись до недель, а затем и до месяцев – но воспоминания никуда не пропали, я просто перестала их