Две недели в другом городе. Вечер в Византии. Ирвин Шоу

впечатлении, которое произвела на него при знакомстве.

      – Когда-то я был очень испорченным мальчишкой, – подтвердил он, – но об этом я тебе не расскажу.

      – Ты не сердишься на меня?

      – Нет, конечно.

      – Знаешь, почему я задала тебе все эти вопросы? – еле слышно спросила Вероника.

      – Почему?

      – Чем больше я узнаю о тебе, – серьезно сказала она, – тем дольше ты сохранишься в моей памяти. Станешь для меня более реальным, и все это превратится в сон гораздо позже… Это плохая причина?

      – Нет, моя дорогая, – ласково сказал Джек. – Очень хорошая.

      – Я не стану сердиться, если ты тоже будешь задавать мне вопросы. Даже обрадуюсь. Я бы хотела остаться в твоей памяти надолго. Спрашивай о чем угодно.

      Вероника замерла в ожидании; он понял, что по содержанию вопросов она будет оценивать его отношение к себе. Джека охватило чувство вины, поскольку до настоящего времени он не воспринимал ее как личность и не испытывал потребности узнать о ней нечто сверх того, что она сама рассказывала о себе без каких-либо просьб с его стороны. Знание порождает эмоциональную вовлеченность, привязанность. Вероника, очевидно, догадывалась об этом, движимая вечной женской тягой к осложнению отношений, она хотела, чтобы он узнал ее получше.

      – Вчера за ленчем, – сказал Джек, – у меня появилось желание задать тебе один вопрос.

      – Какой?

      – Ты сказала, что, когда тебе было два года, ты находилась в Сан-Себастьяне, в Испании…

      – А, да.

      Ее голос прозвучал тускло, разочарованно. Она явно ждала иного вопроса.

      – Я догадываюсь, что это было во время гражданской войны.

      – Да, – нетерпеливо, без интереса произнесла она.

      – Как ты оказалась там во время гражданской войны?

      – Мой отец был кадровым военным, – небрежно пояснила она.

      – Он служил в испанской армии? – недоумевающе спросил Джек.

      Вероника засмеялась:

      – Ты что, не читал в 1937 году американских газет? В итальянской армии. Она помогала Франко. Ты не забыл об этом?

      – Конечно, нет, – ответил Джек. – Просто мне не приходило в голову, что можно воевать, не расставаясь с семьей.

      – Мой папа был очень домашним человеком. Он обожал свою семью. Он был полковником, и нас доставили к нему в Испанию.

      – Как это все происходило? Ты что-нибудь помнишь?

      – Все знакомые американцы, когда я говорю им, что мой отец сражался на стороне Франко, проявляют большой интерес. Я думала, люди забыли те времена. С тех пор столько людей убито…

      – Это была очень интересная война для американцев, – сухо сказал Джек. – Если хочешь знать правду, она до сих пор мучает нас.

      – Странно, – удивилась Вероника. – А нас – нет.

      – Возможно, тот, кто сам участвует в войне, быстрее ее забывает. И все же, какой она была?

      Вероника пожала плечами:

      – Я мало что помню. Помню пляж. Прекрасный детский пляж. В центре залива – остров. Меня привозили туда на лодке. И дыни. Дыни были восхитительные. Сейчас, когда я ем в ресторане дыню,