Не отпускай. Харлан Кобен

продолжает Рейнольдс, – потому что возвращался в отделение.

      – В какое время он заканчивает? – интересуюсь я.

      – В полночь.

      – Далеко от этого места до отделения?

      – Три мили.

      – Так что же Рекс делал от двенадцати до четверти второго?

      – Мы все еще пытаемся восстановить его последние часы, – говорит Рейнольдс. – Пока мы знаем, что он патрулировал допоздна.

      – В этом нет ничего странного, – быстро добавляет Бейтс. – Вы же знаете, как это обычно происходит. Если у тебя дневная смена, то ты берешь патрульную машину домой.

      – А если протокол не требует включения видеорегистратора, его и не включают, – говорит Рейнольдс.

      Я не покупаюсь, но и они и не стараются мне это втюхать.

      Звонит телефон на поясе Бейтса. Он снимает его, делает несколько шагов в сторону. Пару секунд спустя он произносит:

      – Где? – Потом пауза. Потом он отключается и обращается к Рейнольдс, в голосе нервная нотка: – Нам нужно ехать.

      Они высаживают меня у автобусной станции, такой пустынной, что мне приходится дожидаться, пока ветер не унесет оттуда перекати-поле. В билетной кассе никого нет. Кажется, что у них и кассы-то нет.

      В двух кварталах по дороге я нахожу «мотель без документов», который сулит весь блеск и все прелести герпеса, что в данном случае является логической метафорой на нескольких уровнях. На вывеске тариф почасовой оплаты, обещание «цветного телевидения» – неужели еще остались мотели, которые предлагают черно-белое? – и «тематических номеров».

      – Я беру гонорейный люкс, – говорю я.

      Портье кидает мне ключи с такой стремительностью, что я опасаюсь, как бы мне не досталось именно то, что я попросил. Цветовое решение номера с большой натяжкой можно определить как «выцветшая желтизна», хотя цвет подозрительно близок к мочевому семейству. Я расстилаю простыню и, напомнив себе, что у меня еще действует прививка от столбняка, рискую лечь.

      После того как я проник в дом Мауры, капитан Оги в наш дом не приходил.

      Я думаю, он опасался, что с отцом случится удар, если он еще раз увидит на нашей подъездной дороге полицейскую машину. Эта картинка на всю жизнь останется в моей памяти: полицейская машина, словно в замедленном повторе, сворачивает к нам, Оги открывает водительскую дверцу, устало шагает по кирпичной дорожке. Жизнь Оги за несколько часов до этого была разорвана в клочья – и вот теперь он шел к нам, понимая, что его приход сделает то же самое и с нашей жизнью.

      Как бы то ни было, именно поэтому Оги не пошел к отцу, а поймал меня на пути в школу и пропесочил в связи с моим проникновением в дом Мауры.

      – Не хочу, чтобы у тебя были неприятности, – сказал мне Оги, – но ты так больше не должен поступать.

      – Она что-то знает, – сказал я.

      – Не знает, – возразил мне Оги. – Маура всего лишь испуганный ребенок.

      – Вы с ней говорили?

      – Поверь мне, сынок. Ты должен забыть о ней.

      Я поверил – и до сих пор верю ему. Но я не забыл и до сих пор помню ее.

      Завожу руки за голову, устремляю взгляд в потолок, разглядывая пятна на нем. Я стараюсь