Фатум. Том третий. Форт Росс. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

чует, паскуда, покойника.

      При этих словах Тараканов сочно хохотнул, приятельски шлепнул распетушившегося матроса и крепко отхлебнул из фляжки.

      – Опять ты ее жрешь, поганую? – Палыч негодующе поглядел на Тимофея, потом на Андрея Сергеевича, но тот о чем-то говорил с Джессикой, не выпуская из-под прицела берег.– Верно отче глаголил, не к ночи будь помянут, покойник: балуешь ты, Тимоха, а народ скорбит от тебя. Так всё и есть, в точку.

      – Не винно вино, а укоризненно пьянство. На-ка, сынок, лучше хлебни, всё кровушке веселее… У тебя хоть задор перед смертью вырастет, на, на, не слушай старого… Ему-то я шиш предложу. Пусть лучше из реки зачерпнет… – Кирюшка охоче ухватился за обшитую кожей фляжку и замужичил сгоряча водки так, что сам Тимофей повел бровью: – Да ты, паря, не пьешь, а умываешься ею… Будь, будь тебе… Глядь, растащило. Ну-к, дай сюда…

      – Ну, сколь мы еще будем прислухиваться да бояться их? Вашескобродие? – Соболев напряженно глянул на капитана.– Где же они? Поди, испужались? Уж чой-то больно лениво покуда стреляют.

      – Этого достаточно, чтобы нам налечь на шесты.

      * * *

      Индейцы действительно боле не объявились, но Тараканов, щуря на закатном солнце глаза и берясь за брошенный шест, со знанием дела заметил:

      – Не пуль они наших спужались. Задумка, по всему, у них, значит, есть против нас… Вот только б ее раскусить еще, вашескобродие.

      Меж тем сильное течение реки продолжало сносить плот, и мужчины, сгибая шесты как луки, тычок за тычком старались направить плот к середине реки.

      Туманный берег остался далеко позади, слившись с горизонтом, а впереди была только вода…

      Шесты давно не касались дна, но беглецы продолжали напрягать руки, пытаясь ослабить ход бревен, которые стремнина неуклонно несла к широкой голубой дельте реки.

      Раскисшие от воды сапоги всякий раз оскальзывались на сырой, почерневшей коре; из-под шапок катился пот, заливая глаза теплыми едкими струйками. Не легче было справляться с плотом и тогда, когда, наконец, через два часа показались береговые пороги. Люди падали от усталости на четвереньки, пестря бревна содранными в кровь ладонями. Вцеплялись в шесты пальцами и, больно упираясь разбитыми коленями, поднимались, ругались, харкали спекшейся слюной и снова боролись за жизнь, обходя мрачные черные камни, вокруг которых бурлила и пенилась вода, упреждая путников о грозной, таящейся опасности.

      После очередного такого обходного маневра, который моряки меж собой называли непременно «обрезать корму или нос»⁵², Андрей услышал сзади свистящее, захлебистое дыхание Палыча. Старик окончательно выбился из сил. Преображенскому стало стыдно и жаль ставшего за многие годы родным денщика. Утираясь обшлагом изодранного кафтана, он обернулся и успел подхватить под локоть Палыча, шатко поднимавшегося по ускользающим из-под ног разболтавшимся бревнам. Но, к удивлению капитана, вместо благодарности и обычной ласковой воркотни вестовой растопырил покрытые мелкой водяной пылью усищи и не

52

      Обрезать корму или нос – т. е. пройти максимально близко за кормой корабля или перед его носом. (Станюкович К. М.: Лениздат, 1972). (Прим. редакции).