Ева рожает. Владимир Шпаков

и подергивание щеки, и его хромота – оттуда, из страны раскаленных стреляющих гор. Но там была настоящая, а главное – абсолютно понятная жизнь. Вот свои, вот духи; а если приходится накрывать огнем кишлак, так не без причины. Из этих кишлаков такая нелюдь по ночам выползала – мама не горюй! А значит, заряжай! По душманскому гнезду… Пли!

      Теперь не тот расклад, жизнь сделалась дурной и непонятной. Такого, как Шульман, Чумак под трибунал бы отдал, но вот – сотрудничает с прохиндеем! Или взять Стеллу: аферистка же, три шкуры дерет за проживание в своих «апарт-отелях», однако и здесь нужно подвякивать. Тьфу! Он служил великой державе, а что сейчас?! Кто он сейчас?! Последний интендант на той войне больше уважения имел, любая тыловая крыса могла бы его презирать – такого…

      Чтобы отвлечься, Чумак выглядывает в открытое окно, за которым – внутренний сквер. Стелла называет его «патио», набивая цену жилью, но главное, зелень под окном, дышится хорошо, да и первый этаж для хромого – очевидный плюс…

      – Борман! Кис-кис-кис… – негромко зовет Чумак. – Кис-кис-кис…

      На подоконнике у него блюдечко с сухим кошачьим кормом, он выставляет его на оцинкованный отлив и ждет. Этот черный жирдяй должен придти, никуда не денется. А если задержится, пусть пеняет на себя, потому что примчится худосочный серый Геббельс и весь корм сожрет. Борман одной левой может отогнать этого дистрофика, но тут главное – быстрота маневра!

      – Геббельс! – повышает голос Чумак. – Кис-кис-кис…

      Серый возникает будто из-под земли, вспрыгивает на отлив и какое-то время балансирует на скользкой жестянке. Пристроившись, начинает хрустеть кормом. Зеленые глазища косят в сторону (вдруг заклятый конкурент появится?), а челюсти молотят будьте-нате!

      – Борман сегодня в пролете… – усмехается Чумак. Он хочет погладить победителя, когда дверь в комнату распахивается.

      – Здесь живут Борманы с Геббельсами?

      На пороге рыжий постоялец, в руках у него – бутылка водки.

      – Слышу знакомые имена, – ухмыляется, – и ни фига не понимаю! Котов, значит, так зовут?!

      – Я так зову… – сдержанно отвечает Чумак. – Фрицы наверняка зовут по-другому.

      Он старается не замечать блеск водочного стекла, однако бутылка притягивает взгляд, будто магнит.

      – Тяпнем русского национального? – поднимают бутылку над головой. – Моя в супермаркет помчалась, значит, часок у нас есть!

      Чумак не в силах сопротивляться, выпивка – его слабое место. Он расставляет рюмки, насыпает в вазочку крекер, и вот уже первая, «за знакомство», приятно разливается теплом в груди. Гостя зовут Эдик, он из Брянска, а там закон: между первой и второй – никакого перерыва!

      – Вообще никакого?! – удивляется Чумак.

      – Никакого! А между второй и третьей – не больше минуты!

      Эдик опять ржет, видно, мужик с юмором. Вообще-то, откровенничает тот, сюда ехать не хотелось. Хрена ловить зимой в Берлине?! Зима тут мягче, конечно,