Ева рожает. Владимир Шпаков

он бьет из двух немолодых мужчин, как шампанское из бутылки: мы куда-то едем, машем людям руками, и они машут в ответ. Машут хасиды, потряхивая пейсами; машут обладатели «арафаток»; и негры дружелюбно покачивают розовыми ладонями, и белокожие туристы… Мы выпиваем в одном месте, в другом, и по фигу, что Давид за рулем. Если нас остановят, мы помашем полиции, а потом скажем: бросайте службу, идите туда, где вылез пуп земли! Там чудеса, там леший бродит, там начинает свой отсчет новая эра!

5.

      Веселье прекращается, когда подъезжаем к «Хавере». Привычной очереди, что растянулась на два квартала, нет, а возле котлована беснуется толпа. Сбившись в кучу, люди размахивают руками, разноязыко кричат и лупят друг друга почем зря. Арабы лупят, евреи лупят, да и католики с православными не отстают. Вдруг: бах! ба-бах! Выстрелы (пока в воздух) заставляют женщин с детьми броситься врассыпную, однако мужская часть остается, чтобы продолжит драку с удвоенным ожесточением…

      – Да как же это… – бормочет Давид. – Почему?!

      Только понять ничего невозможно: толпу окружают военные, к дерущимся уже не подойти.

      – Пошли внутрь! – тащу приятеля, – Моше расспросим!

      Испуганный хозяин, заикаясь, выдает монолог на пару минут, после чего становится ясно: обрушились стены котлована. Натуральный оползень случился, хорошо, на дне в этот момент никого не было! Тут же возник вопрос «кто виноват?», и ответ был у каждого свой: арабы кивали на хасидов, те – на своих оппонентов, ксендз наехал на батюшку и т. п. Короче, коллективная потасовка, ее даже солдаты утихомирить не могут.

      Прыгая через две ступени, поднимаемся в номер и выскакиваем на балкон. Внизу – груда разноцветной земли: серые, желтые, красноватые пласты земли перемешались, полностью засыпав чудо. И люди, что мечутся вокруг, перемешались; в бессильной злости они тузят друг друга, а вокруг: бах! ба-бах!

      К вечеру драка стихает, зато начинаются волнения в Восточном Иерусалиме. Туда стягивают полицию, армейские подразделения; кажется, город вот-вот вспыхнет, буквально загорится под ногами. Мы сидим мрачные перед телевизором, наблюдаем озлобленные лица, сжатые кулаки, теснящих толпу военных, и молчим. О засыпанном камне в новостях – ни слова, до него вроде и дела никому нет.

      Ночью долго не спится. За стенкой опять бухают шаги, а может, эти звуки издает земля за окном. «Бу-бу-бу…» Или это бормочет разлегшийся на полу Давид? Он тяжко ворочается, под ним скрипит матрас, и слышатся непонятные слова на чужом языке. Вдруг ловлю себя на том, что я здесь – абсолютно чужеродное существо. Что все это меня, в сущности, не касается, я страшно далек от этих раскаленных солнцем камней, а главное, от не утихающего много десятилетий конфликта. Это ваши проблемы, могу я сказать, сами их решайте! Но одновременно изнутри поднимается абсолютно противоположное чувство. Касается, и еще как! Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол – он всегда звонит по тебе…

      Утром выхожу на балкон, чтобы напоследок (пора улетать) взглянуть вниз. Оцепление уже снято, наверное, переброшено к местам настоящих волнений, лишь несколько чудаков пытаются ковырять землю лопатами. Только куда там!

      – Как