Обратная перспектива. Михаил Устинов

ее, на дне уже полоскались двое самых резвых, и пришлось вылить их назад. Он начерпал воды ковшом и, обретя покой, снова радовался, как темнеет и веселеет земля, насыщаясь летучим леечным дождем.

3

      Тяжелой волной докатилось: не так.

      Она не спешила откликаться на первый, хоть и тревожный зов. Волны сходились, пересекались и, бывало, поглощали возмущение иль угасали сами собой. Она терпеливо перемогалась, хотя оттуда не утихало, и продолжала следить остальное, направляя отчаянью нужную помощь.

      Но та тревога уже устоялась, грозя застареть в исказившихся связях. Проявление тупо уничтожало себя, и потому становилось невмочь, и жизнь взывала, требуя строя. Пора. Она тяжело развернулась туда.

      Обратная вспышка прострелила ее саму, и, без расчета тратя силы, она крушила непорядок, превозмогая волей боль и разлад. Облегчающей вестью повеяло встречь. Ответные волны гасили боль, и та, соскользнув, затихала безвредно.

      Но где-то снова всплеснула беда, и она, переждав, обратилась туда, богатая мощью правой победы.

4

      Воротясь в город, он записал философическую притчу:

Головастые

      – Что, Авдеич, будет сегодня дождь? – спрашиваю я соседа.

      Он глядит под ноги, плюет на скукоженный палец и задирает голову кверху.

      – Дожжа бы надоть. Кой день вёдро стоить.

      – Раз вёдро – беремся за ведра, – улыбаюсь я.

      Авдеичево чутье да опыт не обманут. Мужик он въедливый и привередливый – настоящий хозяин. Когда мы с Олей копали гряды, прошел он мимо раз, другой и не выдержал:

      – Што оны, тудыть, в вулицу загинаются? Аль бегуть от справных хозяевов?

      – Ну, Авдеич, не стрелять и есть, – пробовал я отшутиться.

      – Не, соседко. Уж как спервоначалу поведешь ряд – так оно и будеть.

      – Оля, ты слышишь? – поразился я. – Какая верная мысль, правда, Оля?

      Счастливыми глазами смотрела Оля на меня.

      – Добро горазд, – похвалил Авдеич, когда я, употев, выправил-таки гряды.

      И теперь придется, видно, таскать воду из пруда. Впрочем, огород наш небольшой, и воды требуется не много. Но к концу поливки я замечаю нечто, от чего мурашки бегут вдоль позвоночника (хорошо, хоть Оля не видела!), подхватываю лейку и бегу к соседу.

      – Гли-ко, Авдеич! – Уже не сдержать накатившей смеси чувств: непоправимости содеянного, обвинений себе и постыдной брезгливости.

      – Ну-у, – задумчиво тянет сосед, разглядывая слизистые волконца продавленных сквозь дырки головастиков.

      – Я ж не хотел, – тупо повторяю я. – Что ж теперь делать?

      – А што те делать? Выколоти да и пользовайся.

      – Да я об этих!

      – Об головастых-то?

      – Ну да, ведь жалко!

      – Да вон их, пруд пруди. А мало те лягух – своих подарю, – мудро заключает он.

      Прочитав это, приятель-медик проницательно спросил:

      – Ты что, и в самом деле так закомплексовал?

      – Отчасти