Фатум. Том первый. Паруса судьбы. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

Свинцовый ком с новой силой оттянул желудок.

      Увесистая крышка с чугунными пластинами на болтах внезапно ожила, вздрогнула и будто застонала; жидкие ручейки песка и пыли заструились из узких щелей. Гремучей змеей натянулась цепь − крышка не поддалась, с кратким стуком водворившись на место.

      «Ну что, съел? Зубы изглодаешь, а не возьмешь!» −Преображенский уже собирался по-тихому толкнуть Палыча, чтобы тот с ружьем во дворе поджидал вора, как цепь вновь единым гремком натужилась и задрожала.

      Капитан отказывался верить, ноги его приросли к полу: толстожелезая скоба, намертво вбитая в окаменелый лист-венничный брус, надрывно заскрежетала и повелась вол-ною. Скоба медленно закорежилась вслед за цепью и словно зуб за клещами, с хрустом разрывая древесные ткани, вырвалась сперва одним заточенным корнем, а затем и вовсе заболталась на цепи.

      Сердце Преображенского заходилось боем. Сырой палец так и жаждал нажать спуск. Он поднял пистолет, сделал два шага назад под наступлением все шире разверзающегося чердачного зева и прицелился.

      Наверху явственно слышалось тяжелое грудное дыхание. Нервы Андрея не выдержали. Вспышка озарила кухню, высветила лестницу, чердак.

      − Палыч! Па-а-лыч!!! − возопил, теряя рассудок, Преображенский − чердак зиял пустотой.

      Сверху, из темени, раздался свежующий заживо хохот и вдогонку не то вой, не то клокочущие стоны. Со звериной силой захлопнулся перед Андреем люк и мятежно заплясали цепи, посыпая его прелой трухой.

      Выйдя из столбняка, капитан отбросил ненужный пистолет − заряжать времени не было − и кинулся в спальню за вторым. На пороге он чуть не зашиб Палыча, от-толкнул его дрожащие руки и выпалил на бегу:

      − Ружье! На улицу!

      Преображенский без огляду ворвался к себе в спальню, и вновь в груди всё оборвалось. Мимо его окна бесшумно, по-совиному, пролетел темный ком, и Андрей услыхал, как чавкнула набухшая от дождя земля.

      Не запаляя свечи, он схватил со стола второй пистолет, сорвал со стены шпагу. В следующий миг Преображенский заскочил на кровать, пинком расшиб вдребезги окно и прыгнул в ночь. Ноги его выше щиколоток схватились густой кашей грязи.

      У дома никого не оказалось. Он ринулся вперед по единственному пути через сад к воротам. Старый сад капитан знал, как свою пядь, и мог пройти по нему с завязанными глазами. Дико озираясь, Андрей рыскал в ночной теми −напрасный труд. Теперь он крепко жалел, что остался глух к настояниям Палыча завести сторожевого пса.

      Небо к этому времени затянулось сажевым свинцом туч, но в малых оконцах пробивались неясные белесые пятна. С моря пахнуло студеной йодовой гнилью.

      Андрей уткнулся спиной в глухие ворота. Голова кружилась, колени от напряжения мелко трусила дрожь, но он не чувствовал ни холодного дыхания ветра, ни сырых ног.

      − Эй! Ну где ты, Ноздря?! Или как тебя там? Покажись, сволочь! Я жду тебя! Ну?! − утрачивая самообладание, хрипло закричал офицер.

      Вместо ответа из темнючего мрака хлестнула огневая