Суд. Василий Ардаматский

уж больно настырный и неуступчивый, держался с ним так, будто он, Лукьянчик, работает у него замом, дело доходило до того, что Глинкин несколько раз отменял решения председателя. Наиболее острый конфликт произошел между ними в связи с приемом населения. Лукьянчик, придя в исполком, решил сделать прием целиком своим делом – ему хотелось этого прямого проявления власти над людьми. Но тогда большое жилищное строительство только-только начиналось, и Лукьянчику хотелось быть добрым.

      – Подождите, через годик мы вам поможем, – утешал он просителей.

      Глинкин однажды пришел на прием и, когда очередной проситель вышел из кабинета, сказал:

      – Михаил Борисович, вы лезете в петлю. Никому вы через годик не поможете, да и годик ваш вот-вот уже и пройдет. Поймите, вы сами подрываете собственный авторитет, вас больше не выберут…

      Лукьянчик задумался. К тому же выяснилось, что это ощущение власти над людьми весьма сомнительно, наоборот – чаще он чувствовал себя виноватым перед людьми…

      В общем, не прошло и трех месяцев, как Лукьянчик прием посетителей возвратил Глинкину и потом не раз дивился, как умно и ловко тот это делал. Он все лучше понимал, что в лице Глинкина получил толкового учителя, а Глинкин, в свою очередь, мог убедиться в толковости ученика. Они частенько засиживались в исполкоме допоздна, и тогда в аппарате зло шутили. «Зам осваивает нового шефа». Работники исполкома симпатий к Глинкину не испытывали, более того – боялись его. Этот энергичный желтолицый мужчина, с улыбчивыми глазами, с густой сединой при сорока пяти годах, умел быть грубым и беспощадным, никакой оплошности в работе не прощал никому.

      – Вы забыли, что вы советская власть, а народная власть опаздывать на работу не имеет права. Ищите себе работу, где дисциплина не обязательна…

      Или:

      – Вы забыли, что вы советская власть, а народная власть хамить народу не имеет права. Идите в торговлю… – Это была его любимая форма поучения.

      Когда говорили, что Глинкин в исполкоме создал образцовый аппарат, в этом была своя правда, но дисциплина, основанная на одном страхе, не прочная дисциплина, в этом уже не раз убеждались многие руководители.

      Глинкин учил Лукьянчика.

      – Хотите знать, Михаил Борисович, в чем главный секрет хорошей работы? – вопрошал он, испытующе глядя ему в глаза. В своевременном, а еще лучше – в преждевременном чувстве опасности, точнее – в понимании опасности. Вот возьмем, к примеру, сегодняшнюю историю с ремонтом музыкальной школы. С одной стороны, вполне можно было ограничиться только косметическим ремонтом, ничего бы не случилось, и мы сохранили бы рабочую силу и стройматериалы для другого. Но! – Глинкин поднял палец. – Во-первых, в школе той учится внучка секретаря горкома Лосева – такие детальки мы с вами обязаны знать. Во-вторых, у нас есть традиция – в августе газеты начинают писать о строительстве и ремонте школ, об их готовности к учебному году. И вот этот сегодняшний наш директор-крикун – голову даю на отсечение, – если бы мы не пообещали ему