Упраздненный театр. Стихотворения. Булат Окуджава

мной,

      и в полночи рассеянной и зыбкой

      (как будто я о том его спросил)

      – Мартынов – что… —

      он мне сказал с улыбкой. —

      Он невиновен.

      Я его простил.

      Что – царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.

      Что – раб? Бог с ним. Не воин он один.

      Царь и холоп – две крайности, мой милый.

      Нет ничего опасней середин…

      Над мрамором, венками перевитым,

      убийцы стали ангелами вновь.

      Удобней им считать меня убитым:

      венки всегда дешевле, чем любовь.

      Как дети, мы всё забываем быстро,

      обидчикам не помним мы обид,

      и ты не верь, не верь в мое убийство:

      другой поручик был тогда убит.

      Что – пистолет?.. Страшна рука дрожащая,

      тот пистолет растерянно держащая,

      особенно тогда она страшна,

      когда сто раз пред тем была нежна…

      Но, слава Богу, жизнь не оскудела,

      мой Демон продолжает тосковать,

      и есть еще на свете много дела,

      и нам с тобой нельзя не рисковать.

      Но, слава Богу, снова паутинки,

      и бабье лето тянется на юг,

      и маленькие грустные грузинки

      полжизни за улыбки отдают,

      и суждены нам новые порывы,

      они скликают нас наперебой…

      Мой дорогой, пока с тобой мы живы,

      всё будет хорошо у нас с тобой…

      Душевный разговор с сыном

      Мой сын, твой отец – лежебока и плут

      из самых на этом веку.

      Ему не знакомы ни молот, ни плуг,

      я в этом поклясться могу.

      Когда на земле бушевала война

      и были убийства в цене,

      он раной одной откупился сполна

      от смерти на этой войне.

      Когда погорельцы брели на восток

      и участь была их горька,

      он в теплом окопе пристроиться смог

      на сытную должность стрелка.

      Не словом трибуна, не тяжкой киркой

      на благо родимой страны —

      он всё норовит заработать строкой

      тебе и себе на штаны.

      И всё же, и всё же не будь с ним суров

      (не знаю и сам почему),

      поздравь его с тем, что он жив и здоров,

      хоть нет оправданья ему.

      Он, может, и рад бы достойней прожить

      (далече его занесло),

      но можно рубаху и паспорт сменить,

      да поздно менять ремесло.

* * *

      Мы едем на дачу к Володе,

      как будто мы в кровном родстве.

      Та дача в Абрамцеве вроде,

      зарыта в опавшей листве.

      Глядят имена музыкантов

      с табличек на каждом углу,

      и мы, словно хор дилетантов,

      удачам возносим хвалу.

      Под будничными облаками

      сидим на осеннем пиру,

      и грусть, что соседствует с нами,

      всё чаще теперь ко двору.

      Минувшего голос несносный

      врывается, горек, как яд…

      Зачем же мы, братья и сестры,

      съезжаемся в тот листопад?

      Зачем из машин мы выходим?

      Зачем за столом мы