Ренуар. Частная жизнь. Барбара Эрлих-Уайт

учебы. Все мы возвращаемся к своей первой любви, но с новыми нотками… Я – как школьник, мне нужно чисто написать целую страницу, и тут – бам! Клякса. Я все еще совершаю ошибки, а ведь мне 40 лет. В Риме ходил смотреть Рафаэля. Прекрасные работы, жаль, что я не видел их раньше. В них много мудрости и знания. Он не стремился к недостижимому, как я, но получалось красиво»[464]. Пять дней спустя Ренуар пишет Берару: «Я перепробовал все – писал со скипидаром, с воском, с сиккативом [загустителем] и т. д… и в итоге вернулся к тому, с чего начал. Но время от времени у меня случаются умопомрачения, которые дорого мне стоят, а никакого прогресса не дают»[465]. Чувствуется, с какими мучениями он старался изменить свой стиль.

      Ренуар пытался сделать фигуры более плотными, а композиции – более упорядоченными, сохранив при этом импрессионистический подход к свету и цвету. Он надеялся, что в Италии откроет секрет «величественности», которой уже достиг Сезанн, – не исключено, что именно стиль Сезанна и подтолкнул Ренуара к поездке в Италию. Ренуар пытался воспроизводить классические и скульптурные черты произведений Сезанна, но по-своему. Что касается слова «величественность», то именно его Жорж Ривьер (возможно, с подачи Ренуара) употребил применительно к Сезанну четырьмя годами раньше, в статье для журнала L’Impressionniste за 1877 год: «Движение фигур отличается простотой и благородством… картины обладают необычайной величественностью». И еще: «Пейзажи просто завораживают… Эти работы можно сравнить с лучшими творениями Античности»[466].

      Ренуар в точности повторяет слова Ривьера, когда в 1881 году пишет из Италии про римские фрески Рафаэля и помпейские фрески из музея Неаполя. Мысль о простоте и величественности пришла ему сразу, едва он увидел фрески Рафаэля, и преследовала его даже двумя месяцами позже, когда он вернулся во Францию. Из Неаполя он пишет Дюран-Рюэлю о римских работах Рафаэля: «В масляной живописи я предпочитаю Энгра. Но фрески [Рафаэля] изумительны в своей простоте и величественности»[467]. В конце января или начале февраля 1882 года он так описывает мадам Шарпантье свой поход в музей Неаполя: «Итак, я останусь на солнце – не для того, чтобы писать портреты при свете, а чтобы согреться и многое рассмотреть, тогда, мне кажется, я обрету величественность и простоту художников древности»[468].

      Основным итогом создания этих итальянских набросков стала «Белокурая купальщица», явно написанная под влиянием Сезанна, Рафаэля и помпейских фресок. Алина позировала для нее рядом с Неаполитанским заливом. Именно в этой картине Ренуар впервые продемонстрировал уникальное сочетание импрессионизма и классицизма – в этом направлении его творчество будет развиваться и дальше. Он не отказывается от импрессионизма, но дополняет его классицизмом, создавая новый стиль – классический импрессионизм. Этот синтез станет основным направлением его художественных исканий следующих тридцати восьми лет. «Белокурая купальщица» обладает классической плотностью тщательно

464

Ренуар – Дюран-Рюэлю, Неаполь, 21 ноября 1881 // Renoir. Correspondance de Renoir et Durand-Ruel. Vol. 1. P. 15.

465

Ренуар – Берару, Неаполь, 26 ноября 1881, взято из: Hotel Drouot sale catalogue, 16 February 1979, no. 70.

466

Rivière. L’exposition des impressionnistes // L’Impressionniste: journal d’art 2 (14 April 1877); воспроизведено в: Venturi. Archives de I’impressionnisme. Vol. 2. P. 316.

467

Ренуар – Дюран-Рюэлю, Неаполь, ноябрь 1881 // Correspondance de Renoir et Durand-Ruel. Vol. 1. P. 15.

468

Ренуар – мадам Шарпантье, Эстак, конец января или начало февраля 1882 // White. Renoir’s Trip to Italy. P. 350.