Ренуар. Частная жизнь. Барбара Эрлих-Уайт

[491]. Многие молодые мусульманки считали, что позировать художнику – непристойно, соответственно, выбор Ренуара ограничивался старухами, детьми и немусульманами. Он написал два варианта «Старой арабки» и несколько фигур арабских детей, в том числе «Ребенка с апельсином», «Алжирскую девочку» и «Али, арабского мальчика», а также выполнил наброски маслом «Алжирские типы»[492]. Помимо алжирских детей, он изобразил и девочку-француженку. Берару он объяснял это так: «Я пишу прекрасных людей, а именно – хорошенькую десятилетнюю девочку, парижанку. Мы купили ей костюм. Она в нем выглядит очень мило»[493]. Из других работ, где, видимо, изображены немусульмане, можно отметить наброски в альбоме и написанную с них картину «Алжирская девушка», а также две картины с сидящими алжирскими женщинами[494].

      Пока Ренуар оставался в Алжире, Берар, выполняя его поручение, подал на Салон две его работы. 23 апреля 1882 года, примерно за неделю до возвращения Ренуара в Париж, Берар доложил: «Твой портрет маленькой Гримпрель [мадемуазель Ивонны Гримпрель] принят на Салон… а купальщицу отвергли!!!» Речь идет о «Белокурой купальщице», варианте 1881 года, для которой Алина позировала на Неаполитанском заливе. Берар понимал, что Ренуар расстроится, и смягчил удар, воскликнув: «Я страшно рад и все больше убеждаюсь в твоих талантах и талантах твоих друзей… успех не за горами… В целом все идет хорошо. Пора и тебе насладиться успехом; нельзя позволить, чтобы тебя забыли». Берар, его жена и четверо детей, привыкшие ежегодно принимать Ренуара у себя, очень по нему скучали. В том же письме Берар пишет: «Мы, разумеется, рассчитываем на тебя и просто настаиваем, чтобы ты приехал к нам погостить… ты даже не представляешь, как нам не терпится увидеть тебя снова на рю Пигаль [их парижский адрес]. Сообщи в письме точную дату своего возвращения»[495].

      Вскоре после отправки этого послания Ренуар вернулся в Париж. По приезде он сразу занялся тем, что стал претворять заграничные впечатления в заказные портреты и жанровые сцены. Еще из Эстака, до болезни, он написал мадам Шарпантье: «Мне очень приятно, что Вы все еще думаете о пастельном портрете дочери. Мне бы надо было раньше вернуться в Париж, но я не стал спешить, потому что многому учусь: чем дольше я отсутствую, тем лучше получится портрет… Здесь постоянно светит солнце, а потому соскабливать и начинать заново можно сколько угодно. Это – единственный способ учиться, тогда как в Париже приходится довольствоваться малым… Рафаэль работал только в помещениях, но изучал солнечный свет, потому что им заполнены его фрески. И вот, глядя на то, что происходит снаружи, я научился видеть только общую гармонию, не отвлекаясь на мелкие детали, которые делают солнечный свет тусклее, а не ярче. Надеюсь, приехав в Париж, написать что-нибудь на основании этих важных уроков и обязательно показать Вам»[496].

      Действительно, вернувшись в Париж, Ренуар стал использовать в некоторых работах открытые в путешествии «величественность и простоту», не поступившись при этом ни сиянием,

492

Dauberville. Vol. 2. Pl. 1056, 1057; Benjamin. Renoir and Algeria. Fig. 113; Dauberville. Vol. 2. Pl. 1055, 1259, 1017, 1018 соответственно.

493

Не опубликовано; Ренуар – Берару, без места [Алжир], без даты [март 1882], частное собрание.

494

Dauberville. Vol. 1. Pl. 345; vol. 2. Pl. 1058; vol. 1. Pl. 384 соответственно.

495

Не опубликовано; Берар – Ренуару, Париж, 23 апреля 1882, частное собрание.

496

Ренуар – мадам Шарпантье, Эстак, без даты [конец января или начало февраля 1882] // White. Renoir’s Trip to Italy. P. 350. Пастельный портрет мадемуазель Шарпантье см.: Robida. Le Salon Charpentier. Pl. XV.