Тайная любовь моя. Анатолий Зарецкий

Слова к делу не пришьешь. Добежал до склепа, где у нас с ребятами нашего двора был тайник, положил туда бумаги и помчался домой. Попал вовремя – мама уже спускалась с лестницы:

      – А ты, почему не в школе? – удивилась она.

      – Решил тебя подождать.

      – А что такой мокрый?

      – Да мячик с ребятами погонял.

      – Его из школы выгоняют, а он мячик погонял. Сколько тебе лет, сынок? Зайди хоть в туалет, умойся, – сказала она.

      Зашел в наш дворовый туалет, разогнал палкой крыс, умылся и насухо вытерся носовым платком. На душе впервые за целый месяц стало легче.

      А вестибюль уже был полон. Стояли Костя с мамой и бабушкой, Витька с отцом и матерью. Отдельно от всех стояли Лешка с отцом-полковником. У Лешки под глазом синел огромный фингал. Отдельной кучкой стояли учителя старших классов.

      Решил ничего не рассказывать ребятам. После того, как они сдали Костю, веры им не было. Да и на Костю все еще был обижен за стихи. Он сам подошел:

      – Видел у Лешки фингал?

      – Кто это его?

      – Папаша выписал. Это, говорит, тебе за мое генеральское звание.

      – Хватит с него и полковника, – рассмеялся я.

      – Они еще смеются, – раздался откуда-то голос завуча, – Ну-ка все четверо в кабинет директора, – пригласила она.

      – Кто из вас заходил в кабинет? – спросил директор.

      – Когда? – резонно спросил Костя.

      – Минут пятнадцать назад, – уточнил директор.

      – Мы только что подошли с родителями, – удивленно ответил Костя.

      – Точно?

      – Спросите у родителей.

      – Хорошо. Пригласите родителей, – попросил директор.

      Родители вышли от директора минут через десять. Мне показалось, они радостно возбуждены.

      – Вам повезло. Педсовет перенесли, – обрадовал полковник, и они с Лешкой тут же ушли.

      Всей толпой вышли из школы и лишь на улице узнали, что накануне педсовета исчез доклад директора и все наши журналы. Подозревали кого-то из нас. Но, опросив родителей, пришли к выводу, что это сделал кто-то из сочувствующих учителей.

      Мы не ходили в школу еще с неделю, после чего нас вызвали к директору, еще раз отругали и разрешили посещать занятия.

      На ближайшем комсомольском собрании Костю освободили от должности секретаря комсомольской организации, а нам троим объявили по строгому выговору “за подпольную деятельность”.

      – Ну, Костя, легче всех отделался. Освободился от нагрузки и стал рядовым комсомольцем. А нам еще строгачи искупать кровью, – пошутил я.

      На следующий день Костя объявил о самороспуске общества вольных литераторов. Все журналы, которые Витька собрал по всей школе, торжественно сожгли во дворе школы – то было требование директора, как сказал Сотник.

      Доклад директора по нашему вопросу и восемнадцать журналов, изъятых физиком, долгое время были у меня. Через пять лет, я отдал их Людочке. Она прочла все с большим интересом, как и мою “Программу КПСС”. В период обострения болезни