Тайная любовь моя. Анатолий Зарецкий

представлявший, что будет, если физик не вернет журналы, а продемонстрирует их учителям и, не дай бог, директору школы.

      Ведь тот обязан реагировать, как коммунист, и реагировать жестко. А как это жестко, я знал.

      Нет, я не испугался. После того, как рухнули мечты о небе, и меня выставили даже из аэроклуба, мне уже было наплевать на свое будущее. Ведь я лишился самого главного, что было в жизни – любви моей Людочки. То была непреходящая боль, усугубленная неудачей с медкомиссией летного училища, которую не прошел месяц назад. Лагерь так лагерь – я готов к любым испытаниям.

      Вернулся мрачный, как туча, Витька:

      – Не отдал. Сказал, доложит директору, – поверг он в уныние весь коллектив общества вольных литераторов.

      – Много он взял тетрадей? – спросил Костя.

      – Все за восьмой и девятый. Остальные у ребят на руках, – огорошил Витька.

      – Почему они у тебя на столе лежали? – спросил Лешка.

      – Да я переучет делал, – виновато пролепетал Витька.

      – Переучел, – констатировал Костя.

      – Зарецкий, Савич, Попов! К директору, – объявила завуч, войдя в класс вместе с математиком.

      – С вещами? – спросил ее, вызвав смех ничего не подозревавшего класса.

      – Пока без. Только с головами, которых у вас, похоже, нет, – ответила она.

      В кабинете директора нас ждала “тройка”: директор, завуч и физик.

      – Засранцы! – без предисловий начал всегда выдержанный директор Трусевич, – Кто вам дал право писать эту галиматью от имени высших партийных органов? Что за подпольный журнал в советской школе? Вы комсомольцы, или враги советской власти? – метал громы и молнии директор. Мы стояли молча, пережидая грозу.

      – Кто такой Сотник? – задал, наконец, директор конкретный вопрос.

      – Начальник казачьей сотни, – ответил ему, поскольку ребята стояли молча.

      – Я не спрашиваю, кто он. Меня интересует фамилия мерзавца.

      – У этих мерзавцев много фамилий. Сотников в казачьем войске тысячи, – пошутил я.

      – Вон отсюда! – взревел директор, бросив на меня уничтожающий взгляд, – Шутить вздумал. Всех из школы вон! Из комсомола вон! С “волчьими билетами” у меня вылетите! – орал директор, но я уже оказался за дверью и не слышал продолжения.

      Минут через пять вышли Витька с Лешкой:

      – Пришлось Костю выдать, – мрачно заявил Витька, – Нас отстранили от уроков. Завтра к двум часам с родителями на педсовет, – сообщил он решение директора.

      Мы пошли в класс, взяли портфели и уже уходили, когда завуч пришла за Костей:

      – Сотник Завьялов, к директору, – с иезуитской улыбочкой объявила она, – А вы трое, вон из школы! – крикнула она вслед.

      Слушать ее не стали и устроились в вестибюле ждать Сотника.

      Костя вышел от директора аж через полчаса:

      – Все. Отучились. Ну, Витька, спасибо тебе, – мрачно поблагодарил он, – Пойду к матери на завод. Туда и с “волчьим билетом” возьмут.

      Дома меня, как ни странно, ругать не стали. Отец лишь с сожалением махнул рукой:

      – Напрасно