Тайная любовь моя. Анатолий Зарецкий

комдив лично взял.

      – А комдив, это кто?

      – Командир дивизии. Он и говорил нам перед форсированием, что всех, кто доберется до берега, захватит и удержит плацдарм до его прибытия, представит к наградам. Пока переписывали, подошел ко мне. Попросил рассказать, как оно всё тут было.

      – А как было?

      – Да не стал я, сынок, ждать, пока нас перебьют у берега. Под огнем поднял своих бойцов в атаку, а за нами подхватился весь десант. И мы так ударили немцев, что сходу смяли их оборону и ворвались в деревню. А там нас не ждали. Захватили мы тогда весь их транспорт и кучу пленных – удирать-то им не на чем. Да и плацдарм после этого получился такой, что немцам стал не по зубам. В общем, комдив поблагодарил, пожелал скорого выздоровления и сказал, что за мои действия представит к званию Героя.

      – Так он что, папа, обманул?

      – Не знаю, сынок. На фронт после госпиталя я уже не попал.

      После этого отец обычно рассказывал про орден “Красного Знамени” и медаль “За отвагу”, которые тоже не получил. В тот раз батя удивил тем, что впервые заговорил об этом в трезвом виде. Все наши с братом расспросы о войне он обычно игнорировал:

      – Не дай вам бог такое пережить, сынки. Какие там подвиги. На фронте мы о наградах не думали. Дожить бы до вечера. А ранят, не остаться калекой. Ничего интересного на войне нет. Что о ней рассказывать, – говорил он, закуривал папиросу и уходил в другую комнату.

      Что он так разговорился теперь, даже не знаю. Но я не стал слушать те истории, которые уже не раз слышал от пьяного отца, вслед за Сашкой потихоньку выскользнул из дома и пошел во двор к ребятам.

      В праздничные дни мы старались не попадаться матери на глаза и проводили время у друзей. Наконец вернулся с дежурства отец, разумеется, навеселе.

      – Опять пьяный?! – налетела на него мать.

      – Почему пьяный? Выпили немного с ребятами после дежурства за праздник, – добродушно ответил отец.

      – А о нас ты подумал? Мы тут сидим, ждем его с работы, а он там с ребятами пьянствует.

      – С работы я вернулся вовремя, – нахмурился отец, – Что ты, детуня, делаешь из мухи слона? Ну, выпили по рюмочке за полчаса до окончания дежурства. Что здесь такого?

      – Знаю я ваши рюмки. Нализался, как свинья!

      – Я свинья?! – мгновенно вышел из себя оскорбленный отец, – Ну, ладно, я тебе эту свинью запомню, – пообещал он.

      – Запомни, запомни, – дразнила, как обычно, мать, – Если только завтра вспомнишь, пьяница.

      – Я пьяница?! – окончательно рассвирепел отец.

      – Пьяница-пьяница, – продолжила мстить за испорченный праздник “детуня”.

      – Я тебе покажу пьяницу. Пьяницу она нашла. Где ты видишь пьяницу? – возмущался, как всегда, отец, но уже спокойным тоном, продолжая переодеваться.

      Его переодевание заключалось в том, что он снимал фуражку и парадный мундир. И это все – дома отец всегда ходил, как и на службе, в форменных брюках, рубашке и в сапогах. Штатской одежды и даже тапочек, сколько помню, у него никогда не было.