Горячие ветры. Коллектив авторов

двадцать минут Люба закончила свою работу. Осторожно зашла в горницу и положила записную книжку в планшет точно также, как она лежала раньше.

      Потом быстро оделась и сказала матери:

      – Я скоро вернусь.

      Сложенные листы со схемами она спрятала в валенок под стельку.

      Минут через сорок она вернулась весёлая и довольная.

      Мать не спрашивала у Любы, куда она ходила и зачем. Она поняла, что этого ей лучше не знать.

      Через три дня прилетели бомбардировщики с красными звёздами на крыльях и начали скидывать бомбы на край леса, где велось строительство. После бомбежки, спустя некоторое время, пятеро немцев принесли гауптмана; его контузило. А несколько солдат были убиты.

      Валентина Никаноровна и Люба поочередно ухаживали за Фридрихом Паульсеном, а в коридоре неотлучно находился и спал на полу немецкий солдат.

      Два раза в день из Крюково привозили доктора, потому что Фридрих Паульсен категорически отказался лечиться в госпитале. Доктор внимательно осматривал больного и каждый раз всё более оптимистично говорил:

      – Зер гут! Зер гут!

      Действительно, дело шло на поправку.

      Хотя гауптман и болел, но время от времени приходил в себя и требовал продолжения стройки. Немецкий солдат убегал передавать его приказания, а потом возвращался обратно.

      25 ноября вечером раздался звонок. Валентина Никаноровна опрометью бросилась в горницу. По комнате прохаживался гауптман, и его молчание было зловещим. Он спросил:

      – Люба и ты ни с кем не общаетесь?

      Трясясь от страха, Валентина Никаноровна упала перед ним на колени и испуганно зашептала:

      – Нет, нет! Мы ни с кем не общаемся! Дом, скотина во дворе – вот наши маршруты.

      Видя такую покорность, немец слегка смягчился, но проговорился:

      – Мои солдаты видели человеческие следы невдалеке от вашего дома. Он стоит на отшибе. Не приходили ли сюда партизаны?

      Валентина Никаноровна заохала:

      – Да разве ж такое может быть? Какие партизаны! Мы никому не нужны и нам никто не нужен!

      Но немец оставался задумчивым. Неожиданно он взял шнурок и дернул два раза, требуя Любу. Девушка пришла без промедления.

      – Люба! Ты можешь подтвердить слова матери?

      – Какие? – удивилась Люба.

      – Как проходили твои дни, когда я был занят на стройке или болел?

      Люба ответила слово в слово, как раньше говорила мать.

      Немец сел на стул. Опять помолчал.

      Люба подошла к нему, прижала его голову к своей груди и поцеловала в щеку:

      – Фридрих! Милый мой! Я так рада, что ты выздоровел! Не мучь себя напрасными подозрениями, эта бомбежка не смогла отобрать тебя у меня. Осталось пятнадцать дней до того момента, когда я полностью растворюсь в твоих объятьях.

      Фридрих улыбнулся и пригласил всех на кухню ужинать.

      Он принёс бутылку шнапса, но Люба решительно убрала её со стола и отнесла обратно в горницу. Гауптман опешил:

      – Ты что себе позволяешь,