Горячие ветры. Коллектив авторов

начали бесцеремонно расставлять людей.

      Немка с санитарной сумкой через плечо стала доставать из неё конфеты и раздавать ребятишкам.

      Кинооператор увидел в толпе замотанную в платок четырнадцатилетнюю Любу Богатырёву и поманил её пальцем. Девочка без опаски подошла к нему. Немец сдёрнул головной платок и светлые волосы рассыпались по плечам. Оператор довольно крякнул:

      – Колоссаль!

      Люба ответила ему по-немецки:

      – Герр кинооператор! Я ведь все-таки фройляйн, и вы могли бы меня попросить снять платок. Я бы сделала это с изяществом и уважением к вам.

      Немец остолбенел: здесь, в центре России, в глухой деревеньке он услышал родную речь, да ещё она своим замечанием выставила его солдафоном – грубым и неотесанным.

      Гауптман при помощи двух солдат спрыгнул из кузова грузовика и строевым шагом подошёл к беседующим. По-русски обратился к Любе:

      – Что случилось, крестьянка? Почему вы не выполняете указания достойного представителя немецкой кинохроники?

      Люба смело посмотрела ему в глаза и нараспев сказала по-немецки:

      – Герр гауптман! Я бы предпочла говорить с вами на вашем родном языке. По-русски вы говорите хорошо, но пусть здесь вы снова вспомните о родине.

      Капитан довольно загоготал:

      – Действительно, фройляйн! Я привык по-немецки отдавать только команды и, к сожалению, даже и о расстреле. А вы так хорошо говорите по-немецки, откуда это?

      Кинооператор тактично отошёл от офицера на несколько шагов и стал настраивать аппаратуру. Нацелил объектив на девушку и на капитана, и кинокамера застрекотала.

      Гауптман по-отечески поправил спутанные волосы девушки и вкрадчиво сказал:

      – Фройляйн! Я, возможно, бестактен, беседуя с вами здесь, но я готов навестить вас дома, а может быть, даже и поселиться в ваших покоях.

      Люба растерялась. В это время к немцу подскочил шестилетний Костик и сжал кулаки:

      – Не смей трогать мою сестру!

      Гауптман недовольно повернулся и хотел было пнуть мешающего его галантной беседе мальчонку. Но потом передумал, достал из кармана теплого плаща с подбоем небольшую шоколадку и протянул её ребенку:

      – Может быть, мы будем ещё и родственниками, поэтому не кричи на меня.

      И осклабился, показав ровные белые зубы.

      Люба тихонько шепнула брату:

      – Костик! Возьми шоколадку и скажи по-немецки «спасибо»!

      Тот понял, что сестра затеяла какую-то игру и подчинился:

      – Данке шен, герр гауптман!

      Затем он учтиво взял шоколадку двумя пальцами и стал её внимательно рассматривать. Довольный гауптман потрепал его по голове, а кинооператор продолжил съемку.

      Затем он направил кинокамеру на толпу, и все стали послушно улыбаться. Сделала это и мама Любы и Костика, потому что поняла, что немцам это надо для чего-то и, видимо, от послушания местных жителей будет зависеть будущее деревни.

      Гауптман широко раскинул руки и со всей доброжелательностью, на которую он был