Бархатные коготки. Сара Уотерс

беззастенчиво злоупотребляю ее сохраненным в памяти образом! Каждый вечер в «Варьете» она целовала меня на прощание; я мечтала, чтобы ее губы – горячие, нежные – помедлили на моей щеке, перебрались на лоб, ухо, шею, рот… Мне привычно было стоять к ней вплотную, застегивая запонку на воротничке или чистя щеткой лацканы пиджака, а теперь, в мечтах, я проделывала то, по чему томилась в такие минуты: наклонялась, чтобы коснуться губами кончиков волос, просовывала руки под пиджак, где, прижатые крахмальной мужской сорочкой, вздымались под моими ласками теплые груди…

      Эти картины, наплыв смущения и блаженства за ними следом – а рядом моя сестра! Ее дыхание на моей щеке, горячая рука или нога, прижатая к моей, тусклый блеск холодных, подозрительных глаз.

      Но она молчала, не задавала вопросов, а остальные домашние со временем привыкли к моей дружбе с Китти и стали ею гордиться. «Бывали в „Кентерберийском варьете”? – спрашивал отец посетителей, принимая у них тарелки. – Наша младшая дочь – близкая подруга Китти Батлер, звезды шоу…» К концу августа, когда с наступлением нового устричного сезона мы снова начали работать в ресторане полный день, родные подступились ко мне с уговорами, чтобы я привела Китти домой – познакомиться.

      – По твоим словам получается, что вы с нею тесно сдружились, – сказал отец как-то утром за завтраком. – А кроме того, разве это дело – оказаться по соседству с Уитстейблом и не попробовать устричного бульона. Непременно свози ее сюда до ее отъезда.

      Мысль о том, чтобы пригласить Китти на ужин с моей семьей, меня ужаснула, и еще не понравилась небрежность, с какой отец упоминал о ее переходе в другой театр, так что в ответ я сказала колкость. Вскоре меня отозвала в сторонку матушка. Неужели мой родительский дом недостаточно хорош, чтобы пригласить мисс Батлер, спросила она. Я что, стыжусь своих родителей и их ремесла? От ее слов я пришла в уныние, вечером я грустно молчала, и после шоу Китти спросила меня, в чем дело. Я прикусила губу.

      – Родители хотят, чтобы я пригласила тебя завтра к нам на чай. Идти не обязательно, ты можешь сказать, что занята или нездорова. Но я обещала пригласить – и вот пригласила, – закончила я несчастным голосом.

      Она взяла мою руку.

      – Нэн, – проговорила она удивленно, – да я с радостью! Ты ведь знаешь, как я скучаю в Кентербери, поговорить не с кем, кроме миссис Пью и Сэнди!

      Миссис Пью была хозяйка меблированных комнат, а Сэнди – сосед Китти по лестничной площадке, он играл в оркестре варьете, но, по словам Китти, выпивал и временами бывал глуп и надоедлив.

      – Что это будет за удовольствие, – продолжила она, – снова посидеть в приличной гостиной с приличной семьей, а не в комнатушке с кроватью, с грязным ковриком, на столе вместо скатерти газета! И как это будет здорово – посмотреть, где ты живешь и работаешь, прокатиться на твоем поезде, познакомиться с людьми, которые тебя любят, целый день общаться с тобой и с ними…

      От такого открытого признания в том, как она