Чирикающее солнце. Олег Мироненко

ты топчешься,

      Улыбаешься сладенько, томно так…

      Ты ж даешь мне понять эти, гопница,

      Что умрешь, но не пустишь в комнату.

      Ксюха обиделась за мою лирическую героиню еще больше:

      – Что еще за «гопница»? Может, сразу «жопница»?

      Я напрягся еще раз и начал уже с подвыванием:

      А теперь вот гляжу, как ты маешься,

      Улыбаешься сладенько, томно так …

      При попытке подобрать характеризующую изменчивую женскую натуру рифму к слову «маешься» меня конкретно заклинило, Ксюхе как раз стало плохо, и первоначальный вариант с «курицей» в итоге не изменился.

      На этот раз я разразился следующим стихосложением, стараясь читать с неким налетом грусти и недоумения:

      Непонятно и грустно,

      Я сержусь не на шутку…

      Я ушёл лишь под утро,

      Хоть зашел на минутку.

      Я пришел сказать: «Хватит».

      Я слова приготовил,

      Но твой белый халатик

      Разбудил голос крови.

      Меня ждали с надеждой

      В другом доме в кровати,

      Но снимал я, как прежде,

      С тебя белый халатик.

      Что мне делать – не знаю,

      С той, что в ночь проглядела.

      И с тоской понимаю:

      Сказать правду полдела.

      И грущу вперемешку

      С беспокойством лунатика….

      И, наверно, поспешно

      Снял я белый халатик.

      Я скромно замолчал. Не отрываясь от котлет, Ксюха бросила:

      – Все страдаешь?

      Я вздохнул.

      – Иди лопай, Мальденштамп.

      Есть мне не хотелось, но отказываться от щедрой порции было бы чистейшим свинством с моей стороны, поэтому я стал добросовестно ковыряться вилкой в салате и котлетах. Ксюха ела с аппетитом, изредка поглядывала на меня и хмурилась, но ничего не говорила. В конце концов я все проглотил и жадно запил тремя стаканами воды прямо из-под крана.

      – Налопался?

      – Уф-ф… Под завязку.

      – Дуй тогда в комнату. По шкафам только не шарь.

      Я расслабился на диванчике, вскоре ко мне подсела Ксюха и стала красить ногти на ногах и на руках. Я задумчиво гладил ее по всем изгибам, стараясь забраться под халатик; а так как руки у нее были заняты, то в концов я преуспел и залез в святая святых. Ксюха задышала как-то неровно, но мужественно продолжала начатое. Справившись с конечностями, она сводила меня в душ, привела обратно и хорошенько поработала с моим мужским похотливым началом, сама завелась окончательно, повалила меня на спину, залезла сверху и начала энергичные движение озверевшей самки. Я продержался ровно столько, сколько надо, и минут через десять кончил по ее команде.

      Мы лежали рядом, развратно-потные и в разной степени удовлетворенные. Ксюхе было вроде бы хорошо, мне так себе. Алкоголь притупляет ощущения, и особой радости от совокупления я не испытывал, но виду, естественно не подавал, продолжая нежно гладить Ксюху согласно восточной методике сначала по голове, потом по груди, далее по животу и ниже. Методика была толковая, вскоре Ксюха всхлипнула и опять потащила меня в ванну и стала мыть мое достоинство, приговаривая при этом: «Ну, миленький, ну давай, ну, еще разочек…»