Ультрамарин. Катерина Гордеева

лишь в том, что, видимо, ему самому придется разгадывать эти мучительные тайны.

      – Неужели вы и есть тот самый молодой художник? – цепко глядя на Люса, спросил Гайен.

      – Возможно, – коротко бросил Люс.

      Куранты в углу принялись гулко и громко отбивать три часа. Затренькали на стене деревянные резные часы в виде дома с мельничкой, и с шестым ударом из его дверей выехал мукомол с мешком в руках. Зазвонили другие часы-домики: в одних пробило двенадцать, а в окошках загорелся свет, и зазвучала музыка; в других – два часа, и на балкончиках, танцуя, появились парочки; в каких-то – восемь, и под окно, в проеме которого мечтала девушка, выскочил парень с лютней. Часы трезвонили каждый на свой лад, нервно перебивая друг друга. Когда дикий концерт прекратился, Люс, кривясь от стоявшего звона в ушах, спросил:

      – Что это у вас часы разное время показывают? Который же час правильный?

      На лице Гайена вспорхнула, словно пуганая птица, улыбка и тут же исчезла.

      – Все мои часы отбивают правильное время, – сказал он. – Здесь, в Хегоальдеко, сейчас шесть часов вечера. – Люс с сомнением посмотрел на него: он так много времени провел в этой душной лавке? Ведь, когда он зашел сюда, было не больше двух. – В другом же месте в этот момент – три часа, а где–то и двенадцать. Время – что река: то быстро стремит бег, то замедляет ход, а то и вовсе прекращает свое бытие, ввергаясь в пучину хаоса.

      Гайен, видимо, хотел и дальше продолжить вещать, но Люс, не желая вникать в его слова, резко спросил:

      – А что с книгой? Вы продадите мне ее?

      Глаза Гайена тут же хищно блеснули.

      – Продам. Мне она ни к чему. Один том из скольки-то там томов мало чего стоит. Продам за сущую безделицу – тысячу диру. – Улыбка вновь приклеилась к лицу Илунга.

      – Безделицу?! – воскликнул Люс. – Тысячу диру?! Да не может эта книжка столько стоить!

      – Но ведь для вас она представляет особую ценность? – Елей так и сочился из уст Гайена.

      И он был прав: возможно, эта книга помогла бы ответить на волнующие Люса вопросы, может быть, внесла бы хоть какую-то ясность.

      Люс тяжко вздохнул.

      Одна. Тысяча. Диру.

      Наверное, для владельца антикварной лавки подобная сумма и была безделицей, но только не для шестнадцатилетнего подростка, который еще и школу-то не окончил. Просить у отца такую огромную сумму не хотелось: начнутся расспросы, зачем да для чего, и тогда либо придется врать (что также претило Люсу), либо сказать правду (а правда для отца – все равно что бред сумасшедшего). Вот и получалось, что деньги неоткуда было взять. «Продавать картины? – мелькнуло в голове Люса. – Да кто ж купит их у мальчишки? – с горечью размышлял он. – Наняться, что ли, куда–нибудь?»

      Гайен молча поглядывал на Люса, затем, пробарабанив пальцами по столешнице, непринужденно спросил:

      – А не хотите ли поработать у меня? Буду платить вам… – Гайен на секунду задумался, – … ну, скажем, пятьдесят диру. Так и выкупите книгу. А там, глядишь, и на карманные расходы останется.

      Люс