Ультрамарин. Катерина Гордеева

что у меня такое ощущение, что я тоже его повстречал, – задумчиво произнес Люс. – И теперь мне кажется, что совсем не случайно.

      Алаин внимательно посмотрел на сына, тронул его за плечо и сказал:

      – Присядем.

      Они прошли несколько шагов и, оказавшись на тенистой аллейке, уселись на скамью под пышным цветущим персиковым деревом.

      Люс рассказал отцу историю встречи с Зоамом Булой, поведал, как получил дорогие краски, как, стоя за этюдником, вдруг оказался на корабле посреди шторма. Люс говорил быстро, задыхаясь, возбужденный от того, что, наконец, смог поделиться с кем-то мучившими его мыслями.

      Когда юноша кончил говорить, Алаин, нахмурившись, потирал пальцами виски. Люс, как приговора, ждал ответа отца.

      – То, что ты мне рассказал… – начал Алаин.

      – Знаю! Звучит, как бред! – нетерпеливо вскрикнул Люс. – Но всё! Слышишь, всё – правда!

      Алаин прижал ладони к лицу, затем потер пальцами виски и, тяжело вздохнув, произнес:

      – Люс! Сынок, послушай. Вся эта история, конечно, кажется правдоподобной. – Люс раскрыл рот, желая возразить, но Алаин продолжил: – Однако мне думается, что тебе лишь хочется, чтобы так было. Это все – последствия того удара. Помнишь, тогда, в шторм? И теперь не сомневаюсь: я должен показать тебя лекарю.

      Юноша выругался самыми грязными словами, какие только знал.

      – Не нужен мне лекарь! Я здоров! – закричал он. – Отец! Ты должен поверить мне! Я говорю правду! И то, что мама жива – тоже правда! Па…

      Хлесткая пощечина обожгла лицо Люса. Он вытаращил глаза и недоумевающе посмотрел на отца.

      – Приди в себя. Немедленно! – жестко проговорил Алаин.

      Люс прикоснулся к горящей щеке и, стиснув зубы, опустил глаза. В душе гаркающим вороньём закружились смутные мысли. Обида, злость, отчаяние кипятком вылились на сердце.

      – Идем!– бросил Алаин. – Художественная лавка за углом.

      И он сердито зашагал вдоль по аллее, а Люс, будто во сне, двинулся следом.

      Им повезло: лавка еще была открыта. Они купили новый этюдник, бумагу, краски, кисти, и уже после заката были на «Попутном ветре», не обмолвившись друг с другом ни словом.

      Следующим вечером судну позволили встать у причала. Около пяти дней корабль выгружал канифас, моржовые клыки, мех. Люс вместе с остальными матросами носил тяжелые ящики, избегая отца.

      Алаин с тревогой поглядывал на сына, то и дело ожидая новых «приступов», как выразился лекарь, к которому они все-таки сходили. Лекарь долго осматривал Люса и, в конце концов, выписал какое–то снадобье, которое, по словам целителя, поможет юноше восстановить память. Люс лишь горько ухмыльнулся, но перечить отцу не посмел.

      На шестой день, когда трюмы корабля были полностью освобождены от груза, Алаин приступил к ремонту «Попутного ветра». Люс, улучив момент, собрал этюдник и отправился в город.

      Он долго блуждал по улицам и искал красивое и вместе с тем спокойное место для занятий живописью, но втайне надеялся встретить загадочную