Фаворит Марии Медичи. Татьяна Александровна Яшина

мне нет прощения! – он виновато припадает к ее руке. – Я сделал вам больно!

      – О Арман, простите, простите меня! – она покрывает его лицо пылкими поцелуями, а он размышляет: как странно, что подлинное чувство отнюдь не гарантирует женщине плотского наслаждения, в то время как равнодушные куртизанки достигают этого с легкостью. Да и сам он хорош – накинулся, как одержимый.

      Но играть на лютне, вести галантные разговоры при встречах, танцевать вольту и паванну, сближаясь постепенно – это все не для скромной докторши. Вот Арман, как истинный военный, и начал со штурма, чтобы не терять драгоценный случай.

      Уложив ее головку себе на плечо, он начинает неспешный разговор:

      – Я так мало о вас знаю… Не из Пуату ли вы родом? От вас пахнет цветами, что усеивают наши поля по весне – такие синие колокольчики, которые кивают головками, когда в них устраивается пчела или шмель…

      – О нет, шевалье. Я из Дри, это под Орлеаном.

      – Я помню этот городок, я проезжал его по пути из Блуа в Париж! – обрадовался Арман. – Когда я ехал в Наваррский коллеж, мы там ночевали и ужинали превосходными бараньими ребрышками с розмарином.

      – А сколько вам было лет?

      Он рассказывает об учебе в коллеже, она – о годах в монастыре. Спать не хочется ни ей, ни ему. Постепенно разговоры, нежные объятия, прикосновения губ к ее теплому пробору, касания ног приводят к закономерному результату – она сама приникает к нему в безмолвной просьбе попробовать опять. Во второй раз, осторожно, медленно и бережно, ему удается начать, продолжить и завершить соитие, не вызвав у нее боли.

      С блаженной улыбкой он валится на спину – небрежно ласкаемая его рукой, она затихает, легко водя пальцами по его груди в вырезе рубахи:

      – Какая нежная у вас кожа, Арман… Гладкая, словно мрамор…

      Он считает удары колокола церкви Сен-Северин: раз, два, три… Пять!

      – Ах, Арман, вам пора уходить, – огорченно выдыхает Инес ему в ключицу. Она первой вылезает из-под покрывала, высекает огонь и зажигает свечу – в теплом свете ее глаза, темные и загадочные, словно вынимают из него душу. Он отчаянно не хочет натягивать одежду, лезть в окно и брести по холодному темному городу. Остаться бы в этой мягкой нагретой постели, уткнуться в ее пышные волнистые волосы, пахнущие сухими цветами…

      – Когда мы увидимся вновь? – опустившись на колено, он смотрит на нее снизу вверх так взволнованно, что она чувствует себя счастливой как никогда.

      – Мой муж почти все время отсутствует – у него обширная практика… Даже спит у себя в кабинете – я его, случается, целыми днями не вижу. Приходите в пятницу, после полудня, как пациент.

      – А почему не завтра? – в этот миг он чувствует искреннее отчаяние.

      – После консилиума мэтр обычно целый день делает записи – сочиняет трактат о сердечных болезнях, – поясняет она виновато, но в душе ликует – так нравится ей его огорчение, увлажнившиеся глаза, драматически заломленные брови – он кажется ей еще