Фаворит Марии Медичи. Татьяна Александровна Яшина

изучая пустую кружку, подал голос доселе молчавший маркиз Лемонье.

      – Многих вдов освобождает от этого срама сам их зрелый возраст, – хмыкнул Анри, закидывая в рот виноградину. – После пятидесяти лет иные только и входят во вкус в постельных утехах – без риска опозориться на весь свет из-за предательского чрева.

      – После пятидесяти? – тонкое лицо дю Боска выразило ужас.

      – А, снизу женщина не стареет, – ответил герцог. – С годами только пылу прибавляется. А пока она не вступила в благословенный возраст, есть золотое правило: «Возделывай сад, но не поливай!»

      – Ни капли в лоно! – ухмыльнулся Савонньер. – И никаких бастардов. Только любовь!

      – О любви мечтаешь, красавчик? – раздался певучий голос, и глазам будущих военных предстала красавица-цыганка – смуглая грудь в сборчатом вырезе сорочки, вместо чепца – платок, не закрывающий буйные темные кудри, кораллы на стройной шее. – Позолоти ручку – все скажу, ничего не потаю. Что было, что будет, чем сердце успокоится…

      Глаза ее блестят, улыбка сладкая, довольная – она уверена в востребованности своего предложения. И не ошибается – Савонньер охотно вручает ей раскрытую ладонь и жадно ждет вердикта, попутно пытаясь усадить красотку к себе на колени, чего она избегает привычно, незаметно и необидно.

      – Вижу, все вижу, удалец! Вижу битву, вижу рану, вижу награду, вижу жизнь славную…

      Кадеты с удовольствием слушают про славу, богатство и выгодную женитьбу барона. И про шестерых детей. И про смерть в бою – с особенным удовольствием. Савонньер отдает гадалке пистоль, а ее уже тянет к себе граф дю Боск. Ему сообщают о смерти в своей постели в преклонном возрасте, отчего компания карикатурно кривится – шутки шутками, но граф смущен.

      Остальных цыганка исправно радует перспективами смерти на дуэли и в бою.

      Провансальцу Аржану суждено пасть от руки ревнивого мужа, что вызывает взрыв хохота. Тибо Лакруа нагадали казенный дом – и друзья наперебой спорят, Бастилия ли это, Пти-Шатле или Гран-Шатле, и в каком качестве Тибо там появится – среди судейских или же среди арестантов.

      Арман, волнуясь, ждет своей очереди. Вот цыганка, покончив с Лакруа, берет его руку. Сбоку заинтересованно сопит Анри.

      – Позолоти ручку, все правду скажу… – бормочет гадалка, кружа темным пальцем по ладони. Моргает раз, другой, поднимает на Армана глаза – дегтярные, матовые, бездонные – словно сверяя линии на руке с чем-то еще в его лице.

      – Выше пирамид… – не отрывая от него глаз, шепчет цыганка.

      – Что? Что она говорит? – кричит барон Аржан и ложится на столешницу, чтобы лучше слышать. Кружки и бутылки едут со стола, их успевает подхватить Бретвиль – тоже донельзя заинтересованный.

      – Выше пирамид, выше облаков вознесешься ты, облачишься в пурпур и кровь… Пройдешь по аспидам и василискам… Золотая корона у любви твоей…

      В голове у Армана гул, кровь давит на уши так, что он едва слышит шепот гадалки, несмотря на повисшую