Слово о неутешных жёнах (сборник). Георгий Баженов

подняли его на руки.

      Через пять минут были уже на медпункте. Через полчаса, перебинтованный, с обработанными ранами, Коляй лежал в отдельном боксе в глубоком сне – Катя, фельдшер, не пожалела лекарства.

      – Жить будет? – спросил Павлуша Востриков.

      – Такие, как Комаров, не умирают, – улыбнулась Катя и стрельнула глазами на Степаныча.

      Степаныч улыбнулся в ответ. Борода у него, усы, когда он улыбался, казалось, тепло пенились.

      Очнувшись, Коляй долго лежал, не то что не понимая, наоборот – со стыдом понимая, что случилось и где он сейчас. Жалость к себе жгла ему сердце. Но еще большая жалость была к жене, к глупой Дусе Комаровой, которая наделала такого, после чего жизнь не может быть прежней. А какой она может быть? Он не знал.

      Руки его, обмотанные бинтами, лежали поверх одеяла. Углубляясь в память, он как бы вновь хватал ладонями острый, наточенный им самим нож, и стон боли, стыда и унижения невольно вырывался из груди… Он об одном сейчас думал хорошо: что не было рядом детей. Не было Дуняшки и Гошика. Будь они там, дома, – какой ужас должен был запасть им в сердца. В детскую память. Мать и отец. На полу. С ножом… В крови…

      Коляй невольно застонал и хотел отвернуться от той точки, на которой сосредоточился взглядом, но боль в шее так ударила по глазам, что он бессознательно прикрыл их.

      «Ах, гадство, – подумал он. – Надо же…»

      Потом лежал с закрытыми глазами и думал. Многие годы он терпел воинствующее хамство жены, грубый ее, шумливый норов, крик, ненасытность к деньгам, к тряпкам, но кого тут винить? Сам выбирал – сам женился, сам посеял – сам пожинает. Эх, да не в этом дело… Разве можно с ножом на мужика? На кормильца? На отца? Какую это надо дать волю дикости, чтобы бросаться на человека с ножом? Небось была бы война – не Дуся, а он, Коляй, пошел бы защищать жену и детей от врага…

      При мысли о детях он снова застонал, потому что мысль о детях, которые могли остаться сиротами не в войну, а в самое что ни на есть мирное время, была непереносима для Коляя.

      Как жить дальше? Что делать?

      Когда в бокс вошла Катя, Коляй открыл глаза.

      – Проснулся?

      Он не ответил – и так было ясно.

      Потом она его перебинтовывала, обрабатывала раны и разговаривала с ним так, будто ей весело было, что он здесь лежит и у нее наконец появилась работа, по которой давно истосковались руки.

      – Ну, не Павлуша бы Востриков, быть бы тебе, Коляй, гостем на том свете!

      – Чего это?

      – Так кто тебя сюда притащил? Востриков. Да еще товарищ его, бородатый такой. Вдвоем на ручках и внесли, как ангела.

      «Вон чего, – нахмурился Коляй. – И тут он. Гадство…»

      – Ты вот что, Катюха, – сказал он, – жена придет – ко мне не пускай.

      – Это еще почему?

      – Почему, почему… – проворчал Коляй. – Одному охота побыть. Понимать надо.

      – Ладно. Не переживай. – И улыбнулась Коляю.

      Может правда она была рада, что он тут лежит?

      Дуся, конечно, прибежала на медпункт спозаранку. Осунулась за ночь на лицо.

      – Нельзя