Вино для любимой. Детективный роман. Глеб Карпинский

речи он очень неприветливо посмотрел на мужчину в куртке, и в его осоловевшем взгляде без труда угадывалось «Кто Вас, болван, просил болтать лишнее?» Ведь позирующей девочке и ее матери не было видно, что рисует уличный художник: мольберт закрывал им обзор. И чтобы быстро исправиться и доказать, что девочка не ошиблась в выборе настоящего мастера, Козломордый очень удачно передал серое небо, замытое солнце, расползающееся, словно нагретое сливочное масло, по маковкам церквей, строгие контуры арбатских крыш, и даже сизых голубей, парящих над ними. Казалось, он все еще не решается приступить к самому главному – образу девочки, ради чего и было все это затеяно, и проходящие мимо люди даже задерживались, с любопытством и интересом гадая, когда же и куда же будет вставлена в общую экспозицию его несчастная натурщица.

      Но как истинный гурман, самое вкусное оставляющий «на потом», он все еще медлил, и, глядя на ожившее лицо девочки, он виновато уводил свои иссохшие глаза и как будто плакал. Этот душевный невидимый плач особенно передавался в резких движениях его правой кисти, держащих огрызок уголька, и казалось, что он вот-вот выронит его из рук.

      В самый разгар работы к мольберту подошла со стороны Макдональдса группа из восьми-десяти человек, преимущественно женщин в одинаковых угах. Это были, очевидно, туристки из Поднебесной. Они шумно что-то между собой обсуждали и даже поднимались на крик. У каждой из них был айфон, гоу-про и большая профессиональная камера. Гостьи столицы снимали все, что видели, и прямо на ходу выкладывали свои довольно качественные фотографии в свои китайские соцсети. Девочка в коляске улыбалась, видя, как хмурится художник, пытаясь сосредоточиться и абстрагироваться от этого шума.

      – Ну, вот орда набежала… – ворчал он про себя. – Каждый божий день ходят туда-сюда и все снимают меня, снимают. Я у них в Поднебесной, наверно, звезда интернета, медийная личность.

      Над его ухом в это время кто-то чавкнул и мощно втянул через трубочку остатки молочного коктейля. Момент был ответственный, и Козломордый попросил окружающих зевак не галдеть, а позирующую ему девочку вообще не шевелиться, хотя она итак сидела неподвижно в какой-то удручающей страдальческой позе. Но, правда, в ее больших черных глазах уже блестел шаловливый свет, а на ее лице впервые за долгое время появилась смешная, пародирующая самого художника, мимика, что сильно позабавило толпу, и все весело засмеялись.

      – Перестаньте, перестаньте, хулиганы! – выходил из себя Козломордый, сильно походя на старую ворчливую бабку. – Вика, и ты прекрати паясничать, а то и, правда, шарж получится.

      – И хорошо, что получится! – уже хихикала вместе с зеваками девочка. – Тогда ты наконец-то бросишь пить, Козломордый… Ведь ты мне обещал…

      – Так нечестно, нечестно! Ну, пожалуйста, ради большого искусства еще две минутки пострадай, а? Где твоя глубокая печаль, где вечное уныние?

      – А ты меня веселой рисуй, счастливой, – не слушала