Вино для любимой. Детективный роман. Глеб Карпинский

которого девочка назвала таким непристойным именем, совсем не обиделся на нее, а, напротив, вскочил с места и радостно засмеялся.

      – Очнулась, очнулась, спящая красавица. Вот и молодец! Сегодня прекрасная погода, – сказал он, взмахивая рукой в московское небо. – Бабье лето… Свет падает идеально, и я просто не переживу, если мы упустим время… Я же обещал тебе, но твоя мама не хочет.

      – И правильно делает, что не хочет, – проворчал мимо идущий прохожий, насупив брови. – Развелось тут мастеров, как мошек-дрозофил над прокисшим компотом. Рисуют всякую хрень – рожи не рожи, а черти что с крылышками. И еще это все модным словом называют – инсталляциями! Неужели, чтобы понять, что это дерьмо, в него нужно обязательно вляпаться? Настоящее искусство должно взывать к чистому и прекрасному!

      – А Вы, сударь, идите своей дорогой! Ваше мнение мы не спрашиваем, – обиделся Козломордый. – Вы его не слушайте. Это происки конкурентов. Люда, а Люда, ну сто рублей жаль тебе на бутылочку красного? Мы даже можем ее распить с тобой вместе где-нибудь в переулке или у меня в каморке… А?

      – Мерзавец, ноги моей больше не будет в твоем гадюшнике! – вспыхнула в гневе невзрачная женщина. – Поедем, Вика. Нам надо еще заехать в церковь, а потом к врачу. Твой Козломордый – мошенник. Не трать свое драгоценное время на бездарности, не совершай ошибки своей матери.

      Но девочка не послушалась, и ее худые руки с изгрызенными ногтями хищно вцеплялись в деревянные подлокотники. Видно было, что у нее, не смотря на прогрессирующую болезнь, оставался бунтарский и упрямый характер.

      – Постой, мама. Я правда хочу свой портрет. Я знаю, он рисует неважно. Его даже били тут за углом. Я слышала эту забавную историю от импрессионистов там у «Праги».

      – Он рисует совсем не похоже, – нахмурилась мать, едва смягчившись.

      – А зачем мне сходство, мама? Мне сейчас, напротив, хочется быть совсем непохожей на себя, даже повзрослее чуть-чуть… хотя бы на пару лет… покрасивее. А то я боюсь смотреть в зеркало, не зря все зеркала в нашем доме закрыты. Как будто кто-то умер…

      На глаза невзрачной женщины навернулись слезы. Она тяжело вздохнула, не желая спорить с дочкой, и подкатила инвалидную коляску к мольберту.

      – Хорошо, старый мошенник, только учти, я тебя предупреждала.

      Художник заметно оживился. Он важно сел на раскладной стульчик, погладил лист на мольберте и, сдувая с него пылинки, задумался. В этой задумчивости он вытянул вперед свою козлиную бородку, словно настраиваясь на шедевр. Затем его как будто осенило, и он взял опять черный уголек из жестяной баночки и сделал первый штрих.

      – Уверяю Вас, Вика, – сказал он вполне серьезно. – Если Вам не понравится, я обещаю бросить пить навсегда… Честно слово, честно.

      – Ну да, – ухмыльнулась мать девочки. – Знаем мы Вашего брата.

      – Мама, пожалуйста, не мешай ему настроиться… –